Большая война Сталина
Шрифт:
Поясню: по размерам отвлекаемых ресурсов (металл, высококвалифицированные конструкторы, инженеры и рабочие, электроэнергия, подготовка и экипировка команды, «расходные материалы»), один единственный тяжелый крейсер – это приблизительный эквивалент нового оборонного завода, мощной тепловой электростанции или нескольких полностью оснащенных танковых дивизий. Значение для СССР подобных кораблей в ходе войны с Германией было весьма относительным. Это, собственно, показал и весь ход Великой Отечественной: ни один из тяжелых кораблей Красного ВМФ, на которые были потрачены огромные деньги, ни разу не использовался по «прямому назначению» – для борьбы с крупными надводными кораблями противника или нарушения его стратегических морских коммуникаций. В лучшем случае советские крейсера поддерживали своим (не всегда метким) огнем морские десанты, перевозили войска и грузы (Таллин, Одесса, Севастополь), а позже осуществляли их эвакуацию.
Фактически всю войну они добросовестно (и часто героически) выполняли задачи по поддержке действий сухопутных армий. Никаких самостоятельных задач советский флот «больших морей» не получал и не решал. Линкоры РКВМФ вообще все время стояли на приколе и использовались в качестве плавучих батарей в ходе обороны военно-морских баз – Севастополя и Ленинграда. Там, у причальных стенок, их порой и топили немецкие пикировщики. Действительно же линкоры и тяжелые крейсера на западных морских театрах могли понадобиться Сталину лишь в тот момент, когда речь зашла бы об «освобождении» эксплуатируемого капиталистами рабочего люда Великобритании. На этот случай в советских «шарашках» и самолет удивительный проектировали – стратегический пикирующий бомбардировщик. К слову, такой же странный самолет (и для тех же целей – топить английские линкоры с крейсерами на их базах в Соединенном Королевстве) делали и в Германии. Правда, в отличие от советского, германский проект «бомбардировщика А» практически довели до ума – и получился Не-177 «Грейф» (см. с. 120–127 книги Дэвида Дональда (David Donald) «Боевые самолеты Люфтваффе»). Этот же самолет, к слову, предназначался и в качестве носителя германской атомной бомбы (там же).
В общем, тут я с С. Захаревичем полностью согласен: Иосиф Виссарионович прекрасно понимал, «кто в море хозяин». Судя по всему, вождь всех народов имел неплохое представление о Крымской войне XIX века. Соответствующее исследование о коварстве англичан – «Крымская война» – написал и опубликовал в 1941–1943 годах неоднократно обласканный вождем советский историк академик Е. Тарле. Эту книгу, кстати, я рекомендую всем любителям российской истории: в ней пытливый читатель сможет найти множество параллелей с современностью. Там и «происки Запада», и «кольцо врагов», и воровство с мздоимством, возведенные в ранг государственной политики, и запуганные соседи, и желчный самодержец, безуспешно борющийся с им же выстроенной косной системой, при которой «наверх» выбираются исключительно тихие ворюги и громкие ничтожества. Хорошо помнил о Крымской войне и, по его собственному признанию, даже готовился в 30-х годах к повторению «крымского» сценария, адмирал Кузнецов. Иного рационального объяснения, кроме планировавшейся в течение долгого времени войны с Антантой, нельзя найти и факту превращения Севастополя в неприступную морскую крепость. От кого его собирались защищать с помощью сверхтяжелых орудий – от немцев?.. Но у них в ту пору – когда проектировались и строились мощнейшие форты – и флота-то практически не было! А если бы таковой и имелся, ему было бы тяжело попасть в Черное море. Он, кстати, там и во время Великой Отечественной отсутствовал… Австрийский историк Эрнст Топиш написал по поводу советского кораблестроения следующее: «Только недавно стало известно, что в качестве составной части военной экспансии, Сталин в 1935–1936 годах одобрил программу строительства военного флота, которая была призвана превратить Советский Союз в самую могущественную морскую державу к 1947 году. Этот план был совершенно очевидно направлен против Англии и США, являвшихся оплотом мирового капитализма и служивших главным препятствием на пути Москвы к мировому господству. В качестве операционной базой для этой чудовищной армады понадобилось бы атлантическое побережье Европы. Для достижения Атлантики, Германия сначала должна была быть использована как таран против западных держав, а затем отброшена в сторону. Однако германский Вермахт нарушил этот план и не позволил добиться полного успеха в его воплощении» («Stalin’s War of Extermination. 1941–1945», с. 13). В общем, товарищ Сталин действительно не делал особых различий между «освобождением» английских и германских рабочих: они все были одинаково дороги его большому и доброму сердцу. С течением времени он разобрался бы со всеми извергами-эксплуататорами. Но не сразу со всеми – на это бы силенок не хватило даже у могучих РККА и РКВМФ, а по очереди. В этом, собственно, и нужно искать ключ к так называемой советской политике «борьбы за мир», столь усердно претворявшейся в жизнь «самым миролюбивым государством планеты» накануне Второй Мировой. Политику эту, к слову, проводили столь хитро, что Большая война началась гораздо раньше, чем рассчитывали все первоначально вступившие в нее государства. И началась без участия СССР, руководство которого, тем не менее, сознательно подтолкнуло маньяка Гитлера к нападению на Польшу: это я продемонстрирую во второй части данной работы.
Недостроенный немецкий тяжелый крейсер «Лютцов» во время буксировки в СССР (источник:
Так вот: когда Сталин одной рукой прекращал программу строительства флота «больших морей» в СССР, а другой – заказывал те же линкоры и крейсеры в Германии, он поступал совершенно логично. С одной стороны, советская военная промышленность могла сосредоточить усилия на создании гораздо более полезного в войне с «германцем» подводного флота (и так, к слову, немалого) и стремительном наращивании сухопутного потенциала. Все это, напомню, открыто признал и адмирал Кузнецов. Шутка ли – за каких-то два года оснастить тридцать механизированных корпусов, десятки новых стрелковых дивизий, сотни артиллерийских и авиационных полков! С другой же стороны, окажись Гитлер сотоварищи чуть более глупыми, и тогда немецкой промышленности пришлось бы тратить дефицитные ресурсы на строительство линкоров и крейсеров для своего «злейшего друга». Которые, кстати, так или иначе попали бы в руки Сталина в целости и сохранности после предстоявшего вскоре «освобождения» Германии.
В одной из своих книг Виктор Суворов попытался раскрыть загадку огромной интенсивности поставок советского сырья и продовольствия Германии в мае – июне 1941 года. Казалось бы, зачем, зная как минимум с начала апреля о набирающем обороты немецком развертывании на Востоке, Сталин гнал сверхплановые эшелоны с зерном и нефтью своему будущему противнику? Да еще и в ситуации, когда сами немцы откровенно «тянули резину» с ответными поставками… Автор пришел к вполне, с моей точки зрения, логичному выводу: таким образом руководство СССР сознательно «загружало» германские железные дороги, ограничивая тем самым и так скромные возможности Вермахта (на тот момент в Германии было меньше паровозов, чем во время Первой Мировой войны) по перевозке войск в наиболее важный момент. Но, сказав «А», Владимир Богданович не произнес «Б». Дело в том, что все эти горы сырья, передаваемые Германии, Сталин вполне мог считать «своими»: после внезапного советского удара все эти богатства вновь оказались бы в его руках – вместе с достроенными и недостроенными военными и гражданскими кораблями…
Допускаю также, что самый выдающийся партийный деятель всех времен и народов вполне мог планировать активное участие «освобожденных» гитлеровских моряков и их флота в ударе по другому общему вековому врагу – спрятавшейся на своих островах спесивой Великобритании. В конце концов, заставил же Иосиф Виссарионович служить себе ненавидевших его жителей стран Балтии, западных украинцев, поляков, румын и болгар! Все они – пусть и без восторга – шли под немецкие пули в 1944–1945 годах в составе либо советских, либо «национальных» соединений и армий. А «благородным» англичанам и «честным» американцам пришлось засунуть свои гордость и принципиальность подальше и согласиться на советизацию Польши (ради защиты которой, напомню, Англия с Францией и вступили в войну) и других восточноевропейских стран, а также выдать на съедение Сталину десятки тысяч казаков-белогвардейцев [2] и членов их семей…
2
Имеется в виду насильственная выдача англичанами и американцами Советскому Союзу, по разным источникам, от 45 до 60 тыс. казаков, воевавших на стороне Германии во время Второй Мировой войны (преимущественно находились в составе частей Казачьего стана и 15-го казачьего кавалерийского корпуса), а также беженцев (женщин, детей, стариков), ушедших с немцами с Терека, Кубани и Дона.
Почему Гитлер все же продал Сталину тяжелый крейсер «Лютцов»? Скорее всего, осенью 1939 года «бесноватый» действительно переоценил крепость советско-германской дружбы «против Англии», да и ресурсов, как мы знаем, у немецких судостроителей на все не хватало. Не стоит забывать и о других не очень логичных поступках фюрера: например, когда уже в ходе подготовки к войне с СССР – осенью 1940 года – будущему противнику передавались образцы самых современных танков и самолетов. Мое личное мнение: так проявлялись столь свойственные Гитлеру чрезвычайная самоуверенность, авантюризм и одно весьма пагубное пристрастие – постоянно бросать вызов судьбе. Но вернемся к разговору о том, насколько внезапным оказалось фашистское вторжение для руководства рабоче-крестьянского ВМФ…
Советский флот накануне войны, или «Неожиданность, которую ждали»
Вновь обращусь к воспоминаниям адмирала Н. Г. Кузнецова. Как он уже говорил, подписание Пакта Молотова – Риббентропа отнюдь не сбило его с панталыку. «После подписания договора, – рассказывает он, – состоялся прием в Екатерининском зале Кремля. Я на приеме не присутствовал, мне рассказал о нем В. П. Пронин, возглавлявший в то время исполком Моссовета. Риббентроп, войдя в зал, приветствовал присутствовавших обычным фашистским жестом – выбросив вперед вытянутую руку с восклицанием «Хайль Гитлер!». Сталин улыбнулся и ответил насмешливо церемонным поклоном. За обедом Сталин явно не хотел оказаться возле гитлеровского посланца и попросил В. П. Пронина сесть рядом с ним. Прием проходил натянуто, в холодно вежливом тоне» («Накануне», с. 215). Положим, тут товарищ Пронин несколько «соврамши»: согласно другим источникам, главный коммунист планеты поднимал тосты за здоровье отсутствовавшего фюрера германской нации, а Риббентроп явно не заметил этой самой «холодной вежливости». Наоборот, он был в полном восторге от оказанного ему теплого приема и впоследствии утверждал, что в ходе вечеринки чувствовал себя как дома – словно среди «товарищей по партии». Вот что на этот счет сообщает английский историк Лоренс Риз (Laurence Rees) в своей книге «World War II. Behind Closed Doors. Stalin, the Nazies and The West»: «Атмосфера, – писал Андор Хенке, германский дипломат, присутствовавший на встрече после подписания договора в качестве переводчика, – которая и так уже была очень приятной, стала просто сердечной. Сталин и Молотов были самыми гостеприимными хозяевами, которых только можно представить. Правитель России наполнял бокалы гостей, предлагал им сигареты и даже помогал им прикуривать» (здесь и далее перевод с английского мой. – Авт.). Первый тост, который перевел Хенке, был поднят Сталиным: «Поскольку я знаю, как германский народ любит своего фюрера, я хочу выпить за его здоровье!» (с. 18). Он же, судя по воспоминаниям фотографа Гитлера Хофмана, поднял и другой тост – «за себя, родного»: «Давайте выпьем за нового антикоминтерновца – Сталина!» (там же). На упоминаемом Прониным приеме в Кремле он вообще представил Берию Риббентропу следующим экстравагантным образом: «А это мой Гиммлер! Тоже ничего: с работой справляется!» (там же, с. 32). Мне, честно говоря, трудно представить, чтобы подобную шутку в отношении ближайшего соратника в присутствии министра иностранных дел другой страны позволил себе «бесноватый» Гитлер…
Иосиф Виссарионович доволен (вместе с Иоахимом фон Риббентропом)
Но главное заключается в другом факте, подтвержденном партаппаратчиком Прониным: «Когда Риббентроп покинул помещение и остались только свои люди, Сталин сказал: «Кажется, нам удалось провести их» («Накануне», с. 215). Правда, в изложении других свидетелей (например, Хрущева) Сталин проявлял свои эмоции гораздо более бурно и чуть ли не кричал хвастливо что-то вроде «Надул Гитлера! Надул!». Эта деталь тем более важна, поскольку проявление чувств было для Сталина – чрезвычайно скрытного и сдержанного человека – почти неслыханным делом. Так или иначе, из воспоминаний Кузнецова сразу становится ясно, что официальное замирение с Гитлером совсем не означало, что войны с Германией ждать более не приходилось. Разумеется, Сталин, по собственному признанию адмирала, не делился с ним своими тайными планами («когда надо будет, поставят в известность и Вас»). Но нарком все же обладал доступом к достаточно большому количеству источников информации (включая данные разведки, зарубежные газеты и журналы, публикации советских военных ученых и пр.), чтобы делать собственные выводы и руководствоваться ими в своей деятельности на посту наркома ВМФ. Эти внутренние ощущения наркома переросли в уверенность уже в июне 1940 года – на этапе советской аннексии Бессарабии: «Положение на Черноморском флоте больше не вызывало беспокойства. С германским флотом – вероятным будущим противником – он не соприкасался» («Накануне», с. 230). И это при том, что, как пишет сам же Кузнецов, Гитлер приказал начать разработку плана нападения на СССР только на совещании в ставке 22 июля 1940 года (там же, с. 273) – спустя несколько недель после описываемых событий (и находясь под очень большим впечатлением от них). Явный же «перелом в отношениях с Германией», – признается адмирал на странице 274, – начал ощущаться лишь в конце 1940 года. Примерно тогда же Кузнецов приказал – «на свой страх и риск» – соорудить и бетонный бункер-убежище для наркомата ВМФ. Не от английских же бомбардировщиков он собирался в нем прятаться: они тогда и до Берлина-то едва долетали. Да и не он один комфортабельным убежищем обзавелся: таковое, например, появилось к началу войны и у ПВО Москвы.
Позаимствую еще несколько цитат из воспоминаний бывшего наркома флота Н. Г. Кузнецова, относящихся к теме «внезапности»:
«К началу 1941 года к нам стали просачиваться сведения о далеко не мирных намерениях Гитлера. Сперва сведения эти были скудными, потом они стали носить более разносторонний и в то же время определенный характер… Сводки Генштаба и донесения с флотов приносили тревожные вести… Думал ли об этом Сталин? Конечно, думал. Полагаю, что у него было твердое убеждение, что война неизбежна, что она обязательно (!) вспыхнет на западе или на востоке. А возможно, в одно и то же время и там и тут. Недаром же наши войска сосредотачивались одновременно и на западе, и на востоке. И тут, и там укреплялись границы. Да и перемещения крупных военачальников в конце 1940 года (прим. автора: Гитлер утвердил директиву «Барбаросса» лишь 18 декабря 1940 года) и в начале 1941 года тоже говорят о подготовке к войне «на два фронта». Вообще же, подготовка к возможному военному конфликту началась значительно раньше и проводилась последовательно с огромным напряжением сил» («Накануне», с. 277–278).