Больше, чем что-либо на свете
Шрифт:
– Представляете, палача нет! Ну нет у нас в Берменавне палача. Так вот сложилось. Уволился.
– И что теперь? Думаешь, не сыщут? Откуда-нибудь вызовут... Глупо думать, что всё отменится из-за этого... Увы, увы... Хотелось бы верить, но...
– Дорогая Темань, это просто ошибка, я уверена. Скоро во всём разберутся...
– Какое «разберутся», о чём ты... Казнь уже назначена...
– Ну и что ж, что назначена? Могут разобраться в самый последний миг, такое бывает.
– Хотелось бы ради утешения дорогой Темани согласиться с тобой, но жизнь показывает...
–
– Так вроде бы, госпожа Раннвирд уже давно не...
– Ну, а вдруг?..
– Темань, а сколько лет твоей младшей сестричке? Ах, ещё совсем дитя... Бедненькая...
– Сударыни, давайте ещё выпьем.
– Темань, твоё здоровье. И здоровье твоей матушки.
– На мой взгляд, последнее звучит как-то издевательски...
– Ну что ты, что ты, я с самыми искренними...
Северга подошла к столу, щелчком каблуками поприветствовала присутствующих «сударынь». Под сердцем повис кислый ком презрения. Собравшись для поддержки Темани, они при ней же трепали языками, как досужие сплетницы, а та сидела смертельно бледная, убитая горем, роняя слёзы в чарку с вином. Нет, сердце Северги не было высечено из камня. Но что поделать, если Темани досталась такая матушка?
– Здравия желаю, сударыни, – поклонилась навья. – Да, вы правы: отсутствие в этом городе постоянного исполнителя смертных приговоров не станет поводом для отмены казни. Палач уже найден.
Повисла трепещущая тишина, слышались только голоса за соседними столами, звон посуды и шарканье ног. Темань вскинула на Севергу такой взгляд, что той на миг захотелось опуститься на колени и попросить прощения за все пролитые ею слёзы. Нежная жалость к супруге, впрочем, не отменяла беспощадной неизбежности, с которой карающий меч должен был опуститься на шею госпожи Раннвирд в эту пятницу.
– Я только что от Дамрад, дорогая, – сказала Северга. – Мне удалось выбить для тебя одно свидание с матушкой – завтра в полдень. Ты сможешь её увидеть и поговорить с нею.
Из-под зажмуренных век Темани сочились слёзы. Клуши опять сочувственно заквохтали – неуместно, глупо, раздражающе. Оставить Темань с ними? Мало того, что проку от их так называемой поддержки, как от дырявой фляги, так ещё и напиться она могла тут – с её-то опасной невоздержанностью, которую Северга заподозрила в ней уже давно. Такие чувствительные, творческие, склонные к душевному исступлению личности, как Темань, более всего рисковали скатиться на дно пагубной страсти, если их не держать в разумных рамках.
– Дорогая, тебе лучше пойти к себе в комнаты, – мягко молвила навья. – Я рядом. Ты можешь выплакаться на моём плече.
– Да... – Темань поднялась из-за стола, пошатнувшись, и Северга тут же заботливо подхватила её под руку. Прильнув к плечу навьи, жена вздохнула измученно: – Как хорошо, что ты здесь, любимая... Без тебя я, наверно, сошла бы с ума.
Северга всегда терпеть не могла двуличие и редко кривила душой, но тут поневоле приходилось. Темань не должна была узнать,
Утром супруга еле смогла открыть глаза. Ею владела слабость, кружилась голова, тошнило и мутило. Возникали сомнения, что она вообще была в состоянии встать сегодня с постели.
– Я должна, я пойду к матушке, – шептала Темань, зеленовато-бледная, с бескровными губами.
– Милая, ты совсем больна, – вздохнула Северга, чувствуя себя чудовищем. Впрочем, она и так им себя считала всю жизнь, но нечто похожее на угрызения совести из-за этого испытывала впервые.
– Нет, нет, я пойду, – слабым голосом упорствовала жена. – Это единственное свидание... Ведь мне больше не дадут с нею увидеться!
– Да, увы. – Северга наливала супруге отвар, подавала тазик для умывания, полотенце, пудру. – В следующий и последний раз её можно будет увидеть только на помосте для казни.
Эти слова – «помост для казни» – вызвали у Темани всплеск рыданий. Умываться и пудриться пришлось заново. Северге было её жаль до надрывной тоски, до мрачного, леденящего чувства собственной чудовищности, но госпожа Раннвирд свою меру наказания заслужила вполне.
– Пусть мы с нею не всегда сходились во взглядах, пусть она порой давила на меня своей властью, но она – моя матушка! – смывая слёзы и пудрясь уже в третий раз, бормотала Темань. – Нет, я отказываюсь верить в её виновность... Это какой-то поклёп, клевета врагов! Её оговорили, я уверена.
Она уцепилась за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку. Никакие объяснения, что доказательства вины госпожи Раннвирд были не подделаны, а долго и кропотливо собирались тайной надзорной службой Дамрад, не убеждали её в обратном. С горем пополам они собрались и сели в повозку. С собой Северга на всякий случай взяла целую кипу носовых платков, успокоительные капли и флягу с водой.
Госпожу Раннвирд держали в крепости, в одиночной камере. Едва вступив в мрачное, гулкое пространство тюрьмы, Темань затряслась и прильнула к плечу Северги.
– Как здесь ужасно, – прошептала она. – Бедная, бедная матушка...
Их встретил начальник крепости, своей мощной клыкастой челюстью напомнивший Северге главного наставника школы головорезов Боргема Роглава Четвёртого.
– Свидание – только в присутствии надзирателя, – сказал он им.
Темань начала робко умолять его позволить им с матушкой побыть наедине, но начальник был непреклонен.
– Сударыня, таковы правила, – отрезал он. – Только в присутствии офицера.
– Господин начальник, – вмешалась Северга. – Я – офицер. Разрешите мне исполнить обязанности надзирателя. Так мы и правил не нарушим, и позволим матери с дочерью побыть вместе без посторонних лиц.