Больше, чем что-либо на свете
Шрифт:
– Ну, простите мне мою маленькую шалость, – сказала она. – Считайте, что это тоже было... своего рода испытание на прочность. Я заглажу свою вину всеми возможными способами, обещаю! Сейчас я предлагаю поподробнее обсудить будущую свадьбу и все сопутствующие дела, потом отобедать, ну а после вы вольны поступить по своему усмотрению. Если хотите, можете погостить ещё немного, а можете отбывать домой. Вас доставят на моей повозке самые быстрые носильщики в Длани.
Дом, в котором предстояло поселиться будущим супругам, представлял собой изысканный трёхэтажный особняк, отделанный светящимся камнем, огромный и просторный, с множеством богато обставленных комнат и небольшим садом со скамеечками и тенистыми дорожками. Во дворе бил фонтан, а из окон открывался вид на столицу. Дом располагался на холме, и город раскидывался перед ним во всём своём беломраморном, холодном богатстве.
Потом они выбрали место для дома Северги – в другой, нижней части города, ближе к окраинам: там была не такая плотная застройка.
– Ну, вот здесь, к примеру, можно втиснуть ваш дорогой уютный домик, – сказала Дамрад. – С зодчим и рабочими я договорюсь, скоро они прибудут к вам, чтобы сделать все необходимые замеры. Вам это не будет стоить ничего, все расходы я беру на себя.
Дом предстояло переправить из Дьярдена и поставить на заранее подготовленный фундамент. Разбирать его для этого не требовалось: в дар зодчего входила огромная подъёмная сила, позволявшая ему ворочать каменные глыбы, не касаясь их руками.
– А как же быть с Теманью? – задумалась Северга. – Ей ведь тоже придётся, как и Рамут, начинать всё с начала на новом месте.
– Ни о чём не беспокойся, – заверила её Владычица. – Нерешаемых вопросов для меня не существует. Чем у нас твоя изумительная супруга занимается?
– Она пишет книги и ведёт колонку светской жизни в новостном листке, – сказала навья.
– Ну так в чём беда? Здесь для неё работы – непочатый край! – усмехнулась Дамрад. – Пусть выбирает любое место, любую должность, пусть только покажет своим прелестным пальчиком – и место тотчас будет принадлежать ей, даю слово Владычицы. Здесь её ждёт настоящая жизнь и настоящий высший свет! Это – столица, а не ваш Дьярден.
Приказ о повышении Северги Владычица подписала в тот же день, и домой навья ехала уже в новом мундире с наплечниками пятисотенного. Всё на ней было новым – от пышной шляпы с белоснежной опушкой до зеркально сверкающих сапогов и перчаток с алмазными пуговицами. Роскошная повозка, обитая изнутри алым бархатом, неслась с быстротой мысли, а Рамут, убаюканная её плавным ходом, дремала на мягком сиденье, склонив голову Северге на плечо. Приоткрыв сонные глаза, она нежно улыбнулась.
– Ты моя и я твоя, матушка, – прошептала она. – Так будет всегда.
Вот так и уладился вопрос с мужем, а всё остальное для Северги не имело значения. Лишь бы Дамрад не двинулась в свой поход на Явь в ближайшие пару лет, и Рамут успела родить. Навья так и сказала Вуку с глазу на глаз перед отъездом: «Не тяните с детьми. Понял, красавчик?» А тот ответил, лучисто сверкнув своей обезоруживающей улыбкой: «Так точно, госпожа!»
Часть 7. Одна тетрадь на двоих. Убить чудовище
Повозка мчалась по весенней распутице, но бездорожье носильщикам не было помехой: слой хмари делал их бег быстрым и плавным, а ноги не пачкались. Земля освобождалась из-под ледяной корки; блестящие ручьи, вязкая грязь, мутная талая вода – всё как всегда. Тревожный дух весны свежим дыханием касался лба Рамут, высунувшейся из оконца, и сушил её мокрые от слёз ресницы.
Повозка была удобной – для женщин с детьми. В детской кроватке спала младшая дочка, Минушь, а Драгона, сидя на постели, прильнула к окошку, как заворожённая. Её даже занимать и развлекать в пути ничем не приходилось: виды за окном были для неё лучшим развлечением. Как прилипла – так и не отрывалась всю дорогу от прямоугольного застеклённого отверстия над спальным местом. Едва просыпалась – и сразу к окошку, чтобы посмотреть, где они ехали сейчас. Виды, впрочем, были довольно однообразные, весенне-слякотные, но для Драгоны это не делало их менее интересными.
– Мам, смотри! Деревья! Деревья! – восклицала она время от времени. – А вон кустики! Речка!
Деревья – вроде бы такие же, как в общественном городском саду и вместе с тем – совсем не такие. И кусты другие, и небо совершенно иное, огромное и широкое. И снег – тающий, превратившийся в смёрзшуюся корку. И Макша – удивительно яркая! Такая яркая, что свербело в носу чихательной щекоткой – будто жучок в ноздрю заполз.
Рамут ехала с дочками в Верхнюю Геницу. То и дело на её глаза наворачивалась мучительная пелена слёз при мысли о муже... Ах, если бы матушка была здесь! Но Северга находилась на каком-то опасном разведывательном задании в другом мире – в Яви.
«Ты не можешь мне помочь, родная. Потому что, как бы ты ни пыталась, ты меня не любишь...»
В горле стоял ком, а под сердцем надрывалась струнка боли. И того, чьи слова сейчас гулким эхом отдавались в груди, звали совсем не Вук.
*
«Он чем-то напомнил мне твоего отца», – сказала матушка, и Рамут всей душой, всем сердцем ухватилась за эти слова.
Она ехала в столицу на встречу с женихом с тяжестью на сердце, размышляя, как всё это некстати, не вовремя; она только начала работать и ещё не встала крепко на ноги, а ей уже навязывали мужа. Каким он будет? Трудягой, как мужья тётушки Бенеды, или, быть может, лентяем и щёголем? В городе ей часто встречались именно такие. Они стремились найти супругу и жить у неё на содержании припеваючи. Сынок градоначальницы, которому Рамут успешно пришила подчистую отрубленный в поединке нос, жил и развлекался за счёт баловавшей его матушки, а потом, без сомнения, собирался перебраться на шею супруги и вести примерно такой же образ жизни. Нос Рамут ему сделала хорошо, применив свои целительские способности – впоследствии даже шрам должен был полностью рассосаться, не нанеся урона красоте его смазливого личика, столь важной для него: ему ж ещё будущей супруге предстояло понравиться. В качестве оплаты за эту тонкую работу он бросил ей какую-то нищенскую подачку – так мало она не получала, даже подрабатывая помощницей врача. Парень просто не понимал, что шрам исчезнет позже, он хотел немедленного чуда, а потому разозлился и разразился воплями, увидев себя в зеркале. Он так голосил и трясся, что Рамут пришлось прекратить припадок пощёчиной, после чего извиниться и дать воды с успокоительными каплями. Парень ушёл в гневе и слезах, швырнув несколько монет – хватило бы только один раз поесть и выпить в каком-нибудь недорогом заведении. Потом, правда, госпожа градоначальница попыталась загладить это – цветком, дорогущим вином, пирожными и тугим кошельком, на содержимое которого можно было жить около месяца: шрам рассосался и конечный результат стал виден. Сладости Рамут отдала Темани, вино они с матушкой «приговорили» вечером у камина (сей напиток Северга не любила, но первый серьёзный заработок дочери не могла не отпраздновать), а пышный розово-белый цветок в горшке поселился на подоконнике. «Дом, поливать», – распорядилась Рамут. Девушка хмурила в повозке брови, думая о том, что ей, молодому врачу с пока ещё небольшим заработком, было не по карману содержать такой «подарочек» в виде муженька-лоботряса. Цветок-то достаточно просто поливать, а вот на какие шиши кормить и одевать это чудо в перьях? Не потянуть ей таких расходов... Кого собиралась предложить ей Владычица? Если вот такого красавчика, но баловня и бездельника, то это станет для неё просто неподъёмной обузой.
Но деньги – ещё полбеды. Владычицу не беспокоило, будет ли Рамут испытывать к этому незнакомцу хоть какие-то чувства, она просто хотела всучить его ей: хочешь – люби, а хочешь – мучайся. Оттого-то девушка, щегольски одетая, с сапфировым ожерельем и серьгами в шкатулочке, и огорчала родительницу своим мрачным, несчастным лицом, когда они ехали в Ингильтвену. Впрочем, для себя она давно решила, что никакие брачные узы не смогут перевесить в её сердце любви к матушке.
Рамут ожидала увидеть кого-то вроде этого маменькиного сынка, которому она восстановила нос, но навстречу ей поднялся из кресла ясноглазый мужчина – как ей показалось, ещё молодой, но уже приближающийся к зрелым годам. Его тёмно-золотые волосы тепло блестели в отсвете огромного камина, а глаза были какого-то нездешнего оттенка – очень светлые, мягкие, как летний полдень. Он был старше её – и годами, и жизненным опытом. Этот опыт читался в его взгляде – лучистом, проникающем в душу и мягко берущем сердце на тёплую ладонь. Одет он был полностью в чёрное; наряд его смотрелся бы мрачно, если бы не... он сам. Никакая чернота не могла затмить свет его улыбки и восхищённо-ласковых глаз.