Больше не приходи
Шрифт:
– Настя! – позвал ее Самоваров; так окликают заснувшего. – Настя, этот разговор только между нами; каждое сказанное здесь слово здесь же и умрет и нигде не повторится. Это не только для вас важно. Еще один человек, вы понимаете, кто... Не отмахивайтесь! Нам бы всем надо поддержать друг друга. Страшно, но все-таки спрошу прямо: это вы сделали?
– Нет, – просто ответила она.
– Но когда же вы в таком случае были в мастерской? Ведь поздно? И Игорь Сергеевич был тогда еще жив?
– Жив, жив! Не мучайте меня. Я ушла
Она закуталась в курточку и постаралась заслонить воротником безобразно накрашенный рот. Вид у нее был жалкий. Самоваров осторожно вышел и почти столкнулся с Покатаевым. Тот стоял, подставив под струю, бившую из водосточной трубы, ногу в резиновом сапоге.
– Прошелся немного вокруг дома. Тошно здесь, – сказал Покатаев. – И небезопасно. Не-без-опасно! Ага, вот и Егорка! Слушай, старая лодка у тебя на берегу, смотрю, совсем сгнила. Забросил рыбалку?
– Некогда.
Егор взялся за ручку кухонной двери.
– Что, милиция уже здесь? – поинтересовался Покатаев. – Ворота что-то закрыты...
– Нету еще.
– А пора!
– Может, Владимир Олегович заблудился? – предположил Самоваров.
– Там тропа, – ответил Егор, – и я говорил, чтобы ни вправо, ни влево.
– Ну, мало ли! Погода вон какая! Надо было, чтобы из нас кто-то пошел, кто места знает, – сказал Покатаев.
– Он же сам хотел. Ему было срочно надо куда-то...
Самоваров молчал, но понимал уже: что-то случилось. Все сроки прошли, а милиции все нет.
– Давайте поедим, что ли? – предложил Покатаев. – Дело к обеду уже. Надо всех позвать.
Самоваров нашел, что это разумно. Что-то они разбрелись, а надо бы поостеречься.
7. Дура на исповеди
Они сидели за столом, пили чай и поглощали семеновские припасы. Покатаев недовольно хрустел чипсами, запивая их какой-то псевдо-грибной бурдой из красивого стаканчика, и морщился:
– Валерия, ты хоть бы супец нам какой-нибудь спроворила.
Валька привычно огрызнулась:
– А я не прислуга! Да и вы не хозяин тут, чтобы приказывать.
– Так я не для себя же! Смотри, сколько народу мается.
– Раз маются, пускай сами и варят.
– Не злись так! Ну, не хозяин я, правильно. Теперь хозяин – вон он, Егор.
– Дядя Толя! – взмолился Егор.
– Как ни грустно, это правда... Что, Егорка, делать будешь с такими хоромами? Продашь?
– Кто же купит такую трущобу? – презрительно фыркнула Оксана.
– Не скажи, домок красивый.
– Зато ни дороги приличной, ни удобств. Даже электричества нет.
– Ничего, – заступилась за Дом Валька. – Жить можно.
– Ну, разве что каким-нибудь примитивам...
– Игорь Сергеевич, разумеется, был примитивом? –
– Эх, друзья, – Покатаев откинулся на спинку стула, поиграл складками щек, – вот было дивное место, шумела тут жизнь, народ лез, как на мед, а умер хозяин, душа ушла, и все это превратилось в гору хлама. Что, Егорка, ударишь топором по своему вишневому саду?
– Вы, наверное, в самодеятельности занимались? – неприязненно осведомилась Настя.
– Нет. Серьезно и организованно – нет. Зато Инна пописывала самодеятельные стихи. Кстати, что это ее не видно?
– Она собиралась принять таблетку и отдохнуть. Ей очень плохо, – пояснил Самоваров.
– Конечно, конечно... Вот Инна с ее пиететом к таланту, с ее благородной пронырливостью устроила бы тут дом-музей. Или дом творчества художников имени Кузнецова И Эс. Она бы пробила! Облачилась бы в какие-нибудь черные кружева и ходила бы вдовой гения. Она как раз для этого рождена. Да, не повезло!
– Зачем вы так, дядя Толя! – вскрикнул Егор и густо порозовел.
– А затем! То, что сделала бы здесь Инна, было бы красиво и, возможно, доходно. Вы же с мамой Тамарой все растащите, так ведь? По ветру пустите...
Розовость Егора разошлась бурыми пятнами.
– Не обижайся, – сказал Покатаев. – Ты, Егорка, просто неприкаянный мальчик. Шутка ли – сын и наследник самого Кузнецова! Это, брат, такое состояние...
Валерик больше не мог выносить подобных бесед и выскочил из-за стола, зацепившись за табурет. Вздрогнул чай в стаканах. Выглядело все это довольно нелепо.
– Спасибо, я сыт.
Покатаев печально улыбнулся. Самоваров смотрел на него и думал: вот бы с кем поговорить! Знает ведь всю подноготную. Злой, конечно, значит, несправедливый, но это скорее свойство ума, а не злоба как таковая. Интересно, а он – мог бы? Но зачем? Друзья ведь. Самоваров знал – Кузнецов Покатаюшку любил, считал единственным другом. Покатаев часто приезжал в Афонино, иногда увозил картины на продажу. Они даже не ссорились никогда. Так, а где он был ночью? Здесь, конечно, со своей вздорной красавицей. Она визжала вчера, как сумасшедшая. Говорят, мышей боялась. Куда от такой денешься? Всё туман, туман... Загадки сплошные. Врет Настя или не врет? И куда все-таки подевался Семенов?
Самоваров откашлялся и сказал:
– Вот что... Все сроки вышли давно, а милиции нет. Должно быть, что-то случилось.
– Пустяки. Скорее всего, местный детектив отправился к теще на блины, – предположил Покатаев.
– Когда убит такой человек, как Кузнецов, а сообщил об этом такой человек, как Семенов?
– Может, бензина у них нет? Это ведь первобытная глушь. Я в прошлый раз проезжал Афонино и видел у копов ихних во дворе даже лошадку мохноногую. Под седлом. Готовую к подвигу, – вспомнил Покатаев. – Да и Владимир Олегович, увидя такую дичь, мог прямиком в город уехать.