Шрифт:
Джоана Расс
БОЛЬШЕ НИКАКИХ СКАЗОК
Я часто наблюдала, как наша гостья читает, сидя в гостиной под торшером возле нового радиоприемника: длинные-длинные ноги вытянуты, круг света на страницах почти не освещает лицо; смуглая, черты лица такие резкие, что она выглядит почти уродливой, а волосы, черные с рыжеватым отливом, жесткие, будто из той штуки, которой мама чистит пригоревшие кастрюли и сковородки. В то лето она много читала. Если я рисковала высунуться из ниши, наблюдая за ней, она часто поднимала лицо и улыбалась мне молча, перед тем как снова вернуться к книге, и ее кожа вдруг удивительно сияла, когда по ней скользил свет. Когда она вставала и с журавлиной
Она часто спрашивала: "Что это? А что это? А вот то?", но только поначалу.
Моя мама, которой она не нравилась, говорила, что она из цирка, и мы должны понять это и быть к ней добрыми. Мой отец отшучивался. Он не любил больших женщин и коротких стрижек - все это было ново для местечек вроде нашего - или читающих женщин, хотя ему нравилось, когда она интересовалась его столярным искусством.
Но в ней было шесть футов четыре дюйма, и происходило это в 1925 году.
Мой отец был счетоводом, мебель была его хобби; еще у нас была газовая плита, которую он починил, когда она сломалась, а на заднем дворе он сделал своими руками стол и скамейки. До приезда нашей гостьи я все время проводила там, но с тех пор, как мы встретили ее на вокзале и они с папой пожали друг другу руки,- мне кажется, ему было больно при этом - я все время хотела смотреть, как она читает, и ждала, что она заговорит со мной.
– Ты заканчиваешь школу?
– спросила она. Я стояла в арке, как всегда.
– Да,- ответила я.
Она снова посмотрела на меня, потом на книгу и сказала: "Это очень плохая книга". Я ничего не ответила, она взглянула на меня и улыбнулась. Не удержавшись, я встала на ковер так неохотно, будто пересекала Сахару; она убрала ноги, и я села. Вблизи ее лицо выглядело так, будто каждая раса мира оставила в нем свою худшую черту: так мог выглядеть американский индеец, или шведоамериканец, или маорийская принцесса с подбородком славянки. Внезапно мне пришло в голову, что она, наверно, негритянка, но больше об этом никто не говорил, скорее всего потому, что никто в нашем городе сроду не видел негров. У нас их не было. Мы говорили "цветные".
Она сказала: "Ты некрасива, правда?"
Я встала.
– Мой папа считает, что вы уродина,- ответила я.
– Тебе шестнадцать,- сказала она,- садись. Я снова села, скрестив руки на груди; ведь она у меня такая большая, прямо как воздушные шары. Тогда она сказала:
– Я читаю очень глупую книгу. Забери ее у меня, ладно?
– Нет,- ответила я.
– Ты должна,- сказала она,- или она меня отравит, клянусь Богом.
Она взяла с колен "Зеленую шляпу" М. Арлена - золотые буквы на зеленом переплете, бестселлер прошлого года, который я поклялась никогда не читать, и протянула его мне. Я подумала, что она сумела бы обхватить баскетбольный мяч. Я не взяла книгу.
– Давай,- сказала она,- возьми, иди и читай.
Я вдруг обнаружила, что стою в проходе на ступеньках и держу в руке "Зеленую шляпу". Я повернула ее так, чтобы заголовок не был виден.
– Не переживай,- сказала она.- Твоя фигура будет в моде к началу будущей войны.
Я встретила маму на верху лестницы и едва успела спрятать книгу; мама сказала: "Бедная женщина!" Она несла простыни. Я ушла в свою комнату и читала почти до утра. Потом спрятала книгу в постели, когда закончила. Во сне я видела "испаносюизы", подвитые волосы и трагические глаза; женщин с накрашенными губами, их любовные интрижки. Они жили, как хотели, делали аборты в дорогих швейцарских клиниках; мне снились полуночные купания, отчаяние, деньги, греховная любовь, красивые англичане и поездки с ними в такси, у меня на голове серебряный тюрбан вроде тех, что я видела на страницах светской хроники нью-йоркских газет.
К несчастью, лицо нашей гостьи все время упорно всплывало в моих снах, и это здорово портило все.
Мама обнаружила книгу на следующее утро. Я ее увидела у своей тарелки за завтраком. Ни мама, ни отец словом не обмолвились о ней; только мама накрывала стол с какой-то доброй, вымученной улыбкой. Наконец, мы уселись, и отец придвинул мне джем, булочки и ветчину. Затем он снял очки и, сложив, положил их рядом со своей тарелкой. Откинувшись в кресле, он скрестил ноги. Потом взглянул на книгу и сказал тоном насмешливого удивления: "Ну, что это такое?.."
Я ничего не ответила. Только смотрела в свою тарелку.
– Мне кажется, я это видел уже,- сказал он,- Да, конечно, видел.- Тут он взглянул на маму.- А тебе приходилось это видеть?
Мама сделала неопределенное движение головой. Она намазала маслом гренок и положила его на мою тарелку. Я знала, что она меня дрессировать не будет, но вот отец...
– Ешь яйцо,- сказала она.
Отец, продолжавший глядеть на "Зеленую шляпу" с тем же выражением удивления, сказал наконец:
– Та-а-к! Не слишком приятно обнаружить такое в субботнее утро!
Я опять ничего не сказала и все глядела в свою тарелку. Мама обеспокоенно сказала: "Она не ест, Бен", а папа придержал стул за спинку, чтобы я не смогла встать из-за стола.
– Конечно, ты сможешь это объяснить,- сказал он.- Не так ли?
Я ничего не ответила.
– Конечно, она может,- сказал отец.- Правда, Бесс? Не следует так огорчать маму, воруя книгу, которую тебе нельзя читать и по очень понятной причине. Ты знаешь, что мы тебя не накажем. Мы с тобой поговорим. Мы постараемся объясниться. Не так ли?
Я кивнула.
– Отлично,- сказал он.- Откуда взялась эта книга?
Я что-то промямлила.
– Моя дочь сердится?
– спросил отец.- Она становится строптивой?
– Да она тебе все сказала!
– взорвалась я. Отец побагровел.
– И ты смеешь так говорить о своей матери?!
– закричал он, вскочив.- И ты смеешь говорить о своей матери таким образом?!
– Нет, Бен,- попыталась вмешаться мама.
– Твоя мать - самоотверженная душа,- сказал отец,- и не забывай об этом; твоя мать заботится о тебе со дня твоего рождения, и, если ты не ценишь этого, ты чертовски...
– Бен!
– умоляла шокированная мама.
– Извините,- сказала я.- Мне жаль, мама.
Отец сел. У него усы, а волосы расчесаны посередине и набриолинены; сейчас одна прядь отклеилась, а посеревшее лицо дрожало. Он уставился на свою чашку. Мама подошла и налила ему кофе. Затем налила мне молока, села рядом и спросила:
– Дорогая, зачем ты читала эту книгу?..
– Да-да,- сказал отец с другого конца стола.
С минуту стояла тишина. Затем "Доброе утро!"
И опять: "Доброе утро!"