Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года
Шрифт:
Бывали моменты, когда Советы почти брали на себя ответственность. Сложности возникли с возвращением из ссылки меньшевика Ираклия Церетели, великолепного оратора и одного из немногих, кто не испытывал никаких иллюзий в отношении того, куда большевики поведут Россию. Очень скоро он занял ведущую роль в Исполнительном комитете, хотя номинальным председателем оставался его соотечественник, нерешительный, вечно сомневающийся Чхеидзе. Церетели взялся сообщить некоторые сведения о деятельности Совета: «Мы не должны рассматривать защиту страны как что-то не затрагивающее нас, что-то, о чем мы не говорим. Это должно стать для нас одной из основных задач революции, без которой мы не сможем заключить демократический мир и не сможем сохранить завоевания революции». [261]
261
Церетели И.Г. Воспоминания о Февральской революции. Париж; Гаага, 1963. С. 47.
Такая откровенность шокировала даже кое-кого из оборонцев. Говорить о войне, защите, одним словом, о любой борьбе, считалось чем-то непозволительным для социалиста.
Большинство раздражала революционная фразеология. Эпитет «социалист-патриот» действовал пугающе даже на самых мужественных революционеров. Однако их раздражение носило косвенный, незначительный характер. У Церетели и оборонческого большинства Советов наибольшее отвращение вызывал Стеклов. Он был редактором «Известий», официального органа Совета, и саботировал политику большинства. Однако было бы «недемократичным» нарушением прав меньшинства просто уволить Стеклова. Поэтому его противники раскопали «скандальную информацию». Стеклов, настоящая фамилия Нахамкис, подавал прошение сначала царскому, а затем Временному правительству с просьбой на законном основании изменить фамилию на партийный псевдоним. Это была позорная, недостойная социалиста попытка скрыть свое еврейское происхождение! Стеклов был дискредитирован как революционный государственный деятель, но остался редактором «Известий». Вот такие проблемы волновали Советы.
В условиях растущих беспорядков тактика Ленина была направлена на усиление рядов его сторонников. Некоторые воинские подразделения в Петрограде, которые в апреле грозились поднять Ленина на штыки, в мае уже примкнули к большевикам. Владимиру Ильичу приходилось сдерживать своих наиболее нетерпеливых сторонников, массы еще не были готовы к гражданской войне, поэтому большевикам следовало пока воздержаться от призывов к восстанию. [262]
«Сейчас мы в меньшинстве. Массы пока еще не верят нам. Нам следует переждать». Ленин несколько изменил прежнюю тактику. Критика меньшевиков и эсеров стала менее оскорбительной. Ленин практически ничего не говорил об Александре Керенском, который все еще оставался самым популярным человеком в России. В лагере врагов должны были возродиться надежды, что их бывший товарищ становится благоразумным и рассудительным, а значит, удастся достигнуть единства социалистических сил в России. Мартов, наконец-то приехавший в Россию (тоже через Германию), отдал свой голос за «интернационалистов», тем самым частично ослабив влияние Церетели. Он не только внес разлад в ряды меньшевиков, но и сделал их еще беспомощнее. Неудивительно, что большевики одержали победу на выборах в Советы.
262
См.: Ленин В.И. Собр. соч. Т. 24. С. 206.
В мае вернулся еще один политический эмигрант, Лев Троцкий. Он приехал в Россию при содействии Временного правительства, которое под давлением Совета обратилось к Британии с просьбой интернировать его через Канаду. С появлением Троцкого оживилась деятельность большевиков. Официально Троцкий пока не был членом ленинской партии. Он возглавил группу так называемых «межрайонных» социалистов. Это была партия революционных генералов, многие из которых еще с довоенного времени откололись от большевиков. Они отошли от меньшевиков из-за их фанатичного стремления к демократии, а от большевиков из-за нежелания согласиться с диктаторским поведением Ленина. Но теперь такие люди, как Троцкий, Луначарский, Урицкий, почти не отличались от сторонников Ленина. Многие из них были склонны к революционному авантюризму, а Ленин как раз и обещал новые захватывающие приключения. Сначала Троцкий, забыв прежние ссоры с Лениным, внес недостающий элемент в большевизм. Троцкий был непревзойденным оратором и агитатором. Ленин был, как выражался Суханов, этаким «аристократическим» оратором; он не любил часто выступать перед толпой, а отдавал предпочтение закрытым партийным заседаниям. Большинство старых большевиков, выступая перед народом, просто повторяли написанные вождем выступления. Исключение составлял Зиновьев, но ему никогда не удавалось так зажечь толпу, как Троцкому. Ленин, несмотря на неприязнь к Троцкому, мгновенно понял необходимость этого человека для решения собственных задач и для дела революции. Что привело Троцкого в партию Ленина, который в прошлом безжалостно эксплуатировал его и в котором он видел будущего диктатора? Во-первых, он разглядел в нем международного революционера, человека, собиравшегося устроить мировую революцию, в то время как другие только говорили об этом. Во-вторых, он понимал, что Ленин вышел победителем из политической борьбы, не прекращавшейся с 1903 года. Теперь Ленин превратился в гиганта русского марксизма, оставив за собой Плехановых, Мартовых, Данов. Было разумнее сражаться, а при необходимости и перейти на сторону человека подобного Ленину, чем, находясь в центре революции, по-прежнему оставаться политиком, просиживающим за разговорами в кафе, и журналистом. Благожелательное отношение Ленина к Троцкому вполне объяснимо; после революции и Гражданской войны Владимир Ильич считал необходимым ограничивать политическое влияние своего блестящего товарища. Ленин полностью завоевал Троцкого. До самой смерти (Троцкий был убит испанцем, агентом НКВД в Мексике) Троцкий преклонялся перед Лениным.
Кроме всего прочего, май принес правительственный кризис. Некоторым членам Временного правительства надоело находиться в зависимом положении, которое в глазах общественности именовалось не иначе как «буржуазно-демократическая половина правительства», и подвергаться постоянным нападкам со стороны второй «половины правительства», Совета. Министр иностранных дел Милюков совершил непростительный грех: опубликовал ноту, касающуюся внешней политики России, в которой особо подчеркивалось намерение продолжать борьбу на стороне союзников и ни слова не говорилось о целях, дорогих сердцу «революционной демократии», об отказе от аннексий и контрибуций и свержении царей и капиталистов. Самое неприятное, что нота была опубликована в день празднования Дня международной солидарности трудящихся. [263]
263
В
Отставка правительства была связана с юридическими сложностями: никто не понимал, кто вправе принять отставку.
Это препятствие обошел князь Львов (к настоящему моменту он превратился в столь непонятную фигуру, что о нем даже не упоминали, критикуя «министров-капиталистов»), решив ослабить революционную демократию, освободив от обязанностей Милюкова и Гучкова (подорвавших здоровье под его руководством), а вместе с ними и социалистов, входящих в кабинет министров. Теперь министром труда стал Скобелев, Церетели занял пост министра почт и телеграфов, Чернов (лидер партии эсеров, представитель крестьянского большинства) стал министром земледелия, а Керенский, ставший теперь ведущей фигурой в правительстве, получил портфель военного министра.
Теоретически новый кабинет представлял впечатляющую картину национального единства и, по сути, должен был утихомирить крикунов, призывающих отдать «всю власть Советам». В конце концов, самые видные члены Совета были теперь в правительстве. Столкнувшись с этим неутешительным фактом, большевики немедленно выдвинули лозунг: «Долой десять министров-капиталистов!», объяснив массам, что, по существу, правительство осталось прежним оплотом плутократии и социалисты, вошедшие в него, лишились права представлять народ.
Во всяком случае, «предательство» министров-социалистов, о котором сожалели Мартов и Суханов, повысило настроение Ленина и укрепило веру в будущее. Он яростно нападал на министров еще и потому, что испытывал уважение к их административным способностям, с презрением отвергая наличие таких способностей у меньшевиков и эсеров. Меньшевистский министр Скобелев заявил, что намеревается обложить стопроцентным (!) налогом «крупных капиталистов». Ленин публично предложил Скобелеву дать ему уроки марксистской экономики и воспользоваться здравым смыслом. Большевики, писал Владимир Ильич, отвергают подобные неосуществимые планы, ведущие к разрушению национальной экономики. Государство должно осуществлять только контроль над промышленностью и торговлей. При большевиках большая часть капиталистов сможет работать с выгодой и честно. [264]
264
См.: Ленин В.И. Собр. соч. Т. 24. С. 392.
Наверное, мало кто из его читателей верил, что именно так он и думал. Только пустоголовый меньшевистский фразер считал, что социалистическое государство могло обойтись без серьезных знаний и опыта, накопленного капиталистами. Ленин это прекрасно понимал.
Революция вышла из затруднительного положения. Волна крестьянских волнений, вызывающая воспоминания о событиях 1905 года, но превосходящая по силе, охватила Россию. Государство разваливалось на глазах. На Украине поднялось движение за независимость. Кронштадтские моряки 13 мая объявили, что признают единственное правительство – Петроградский Совет и не знают никакого коалиционного Временного правительства с его министрами-социалистами. Но, несмотря на то что «кронштадтская республика» вскоре изменила свою позицию, это было лишним доказательством того, что большевистский лозунг «Вся власть Советам!» нашел отклик в народных массах. Большевистская пропаганда среди солдат и матросов приносила свои плоды. В окопах распространялся специальный номер «Правды» с обращениями к солдатам, обвинениями в адрес Временного правительства и намеками на заговоры между капиталистами и генералами. В настоящий момент было бессмысленно пытаться восстановить строгую военную дисциплину. Новый военный и морской министр Керенский 9 мая опубликовал декларацию прав солдат и матросов, разрешающую все формы политической пропаганды и деятельности в армии. Каждый солдат имел право принадлежать к любой политической или профессиональной группе по собственному выбору. В свободное от выполнения служебных обязанностей время солдат мог заниматься политикой (предполагалось, что солдаты могут воспользоваться этим правом даже в окопах, во время затишья). «Право на внутреннее самоуправление, наложение наказаний» стало прерогативой выборных солдатских комитетов. Таким образом, декларация узаконила и расширила, на этот раз от лица правительства, положения приказа № 1. Офицерский корпус просил не опубликовывать декларацию, но все было тщетно. Им возразили, что декларация просто ратифицировала статус-кво и что попытка изменить существующее положение может обернуться серьезными неприятностями. Меньшевистский министр грустно заметил: «Когда нам предложат закончить революцию, нам придется ответить, что революция не начинается и не заканчивается с помощью декрета». [265]
265
Генерал Антон Деникин. Рассказ из «Очерков русской смуты». Париж, 1921. Т. 1. Ч. 2. С. 61.
Даже оборонцы верили, что на армию можно воздействовать силой убеждения. Церетели объяснял генералам: «Солдат поверит вам, если поймет, что вы не являетесь врагами демократии. Это единственный способ, благодаря которому Совет упрочил свою власть». Излишне описывать, какую реакцию подобные заявления вызывали у военных, так что понятно, почему многие офицеры в конечном счете ненавидели эсеров больше, чем большевиков.
Несмотря на предупреждение, что в случае немецкого штурма «русская армия рассыплется словно карточный домик», Временное правительство объявило о намерении перейти в наступление. С февраля бои шли практически по всей линии фронта, и Германия была уверена в победе. Безрассудное решение перейти в наступление можно с большим трудом оправдать лишь тем, что бездеятельность подрывала моральный дух солдат, что немцы двигали дивизии на Западный фронт, собираясь нанести смертельный удар союзникам, и тому подобным. Но главная причина заключалась в фантастической вере в силу фразеологии и привычке проводить параллели с французской революцией. Тогда армия свободных людей нанесла сокрушительный удар по войскам европейских монархических государств. Теперь «самая свободная армия в мире» собиралась продемонстрировать свое превосходство над вооруженными рабами прусского милитаризма. Все испытывали пагубное влияние революционного пафоса. Следует помнить, что большевики в какой-то момент тоже находились под его влиянием. В проекте социалистического государства Ленин предусмотрел ликвидацию постоянно действующей армии и замену ее милицией с выборными офицерскими должностями.