Большевики
Шрифт:
Арон схватил молоденького, хрупкого прапорщика и с страшной силой метнул его на три штыка бежавших на него солдат. Прапорщик безмолвно упал, пронзенный штыками, увлекая за собою винтовки.
— Эй, ребятки, товарищи! Не жалей гадов, — кричал Арон. Но его никто не слушал и не мог слушать. — Эй, не плошай. — Но он даже сам не слышал за шумом своего голоса.
Стонало поле битвы. Уже большая часть бойцов была убита с обеих сторон. А бой ожесточался. На скользкой, липкой от крови, неровной от тел убитых и раненых траве разъезжались и спотыкались ноги. Винтовки уже были отброшены в сторону, и рукопашный, смертельный
— Ага, — кричал Арон. И все сильнее давил горло. — Ага!! — Удушенный солдат, с высунутым языком, с синим напухшим лицом, упал рядом со своей жертвой.
Все теснее становилась бойня и все сильнее резал слух сплошной крик. Он слился в один зудящий воющий звук. Зз-зв-зв-зв-зв.
Арон вдруг вспомнил, что здесь в бою находится Феня. Где она, жива ли?! Арону стало страшно. Он осмотрелся кругом. Среди мертвых тел барахтался воющий большой змеистый человеческий клубок… И вдруг совсем близко он увидал ее, Борина и Михеева, окруженных казаками. Казаки фехтовали штыками. Борин и Михеев отбивались прикладами. А Феня, обезоруженная, стояла между ними. Арон помчался на помощь, опрокидывая все на пути, и наскочил сзади, поднял брошенную кем-то винтовку и прикладом охнул ближайшего казака в спину. Казак упал ничком. Но остальные четверо даже не посмотрели на смерть соседа. Они были заняты боем.
— Вот погоди! — кричал один из них, грозя штыком Фене. Всажу тебе штык по самую рукоятку.
— Получай сам, — крикнул казаку побледневший Арон, — получай мерзавец. — Но казак увернулся от приклада и прикрылся штыком. Арона обожгла боль в плече.
— Бей жида! — крикнул тот же казак, указывая штыком другим на Арона. — Это жид.
— Да, я жид! А ты — подлец! Белая сволочь! Арон бешено дрался прикладом. Откуда-то позади вынырнул офицер — усатый, лысый, в фуражке, с очками; он подбежал к Арону с занесенной саблей, но получил удар штыка от Михеева.
— Бей жида, — закричал он, падая на труп казака, и уже умирающий указал казакам на Арона. Целый десяток казаков сразу окружили Арона. Арон отчаянно отбивался. Но казаки все сближались и сближались. Уже кровь потекла у него по шее, к щеке и груди. Уже три штыка сразу проткнули ему бедро. А он все не двигался с места, размахивая прикладом винтовки.
— Сюда, товарищи! — кричал Борин красноармейцам. — На помощь! Но Арон уже истекал кровью. Уже тише кричал он казакам: «бейте жида, видите вот он, ну-ка! сто на одного!» Голос у Арона оборвался. «Ура Советам… ах!» Один штык впился ему в грудь. Затем целый десяток сразу вонзился в его тело. Арон не крикнул. Казаки подняли на окровавленных штыках его труп к небу.
Но недолго потешались казаки. Мстительно наскочил на казаков командир отряда с 20 партизанами и ни один из казаков не остался в живых.
Труп Арона подняли, завернули в шинель и отнесли в сторону. А бой уже кончался. Победа оказалась на стороне партизанов, но она досталась им дорогой ценою. Из 900 человек в отряде в живых осталась, может быть, восьмая часть. Но
Вскоре пришли вызванные командиром крестьяне из соседней деревни с лопатами. А через несколько часов по обеим сторонам дороги было вырыто около полусотни братских могил. В них зарыли убитых. Не было ни речей, ни торжества. Подальше в поле, немного в стороне у оврага похоронили Арона. Когда могилу забрасывали землею, то многие партизаны плакали навзрыд и размазывали слезы по щекам грязными мозолистыми кулаками. А Михеев растерянно улыбался, беззвучно плакал и говорил, будто бы удивляясь.
— Вот, брат, убили? Жаль!
Борина и Фени на похоронах не было. Борин вместе с командиром и сотнею добровольцев отправился в местечко выбивать засевших там офицеров и организовывать власть и охрану жителей. Феня же осталась при раненых и вместе с обозом шла за головным отрядом в Михайловское, занятое партизанами.
К вечеру поле обезлюдилось совсем. Скользили по траве оранжевые закатные лучи. Могильные бугры отбрасывали темно-фиолетовые тени, и над пустынной тихой степью нависли серо-синие дождевые тучи.
В уцелевшей траве затрещали кузнечики. Кругом было безмятежно и тихо, точно в этих местах ничего и не происходило.
Вечером в местечке не было ни стрельбы, ни суматохи. Регулярные части белой армии ушли за несколько десятков верст на юг. Линия красного фронта к вечеру перекинулась за двадцать верст за местечко. Роль отряда была выполнена блестяще.
Вечером в здании бывшего совета заседал штаб отряда с уполномоченным реввоенсовета армии. Он привез с собою три ордена Красного знамени. Эту награду получили, по общей просьбе, еще до собрания командир, Борин и Федор.
Из суммы реввоенсовета и из трофейного золота реввоенсовет армии отпустил на усмотрение штаба партизанов около десяти тысяч рублей золотом на помощь пострадавшим от белого террора партизанам. Кроме наград и денег, уполномоченный высшего командования армии привез приказ штабу сдать оружие, распустить крестьян по домам, а батальон Вохра направить с оружием отрядов в распоряжение штаба армии. Общую радость и бодрость омрачали воспоминания о бое. Как живая стояла в воображении каждого героическая смерть Арона.
— Наши товарищи никогда не умирают, — говорил Михеев всякому, кто заводил с ним разговор об Ароне. Но глаза его поминутно наполнялись слезами.
— Знаешь, Федор, — сказал он как-то другу, — а он, Арон, мне в санаторий конфекты приносил… такой товарищ был!
Решили утром устроить митинг, чествовать героев — партизанов и после митинга распустить отряд. Перед сном Борин сказал Федору и Михееву:
— А завтра в путь, друзья, мешкать нечего. Что-то там теперь в городе, даже трудно представить. Наверно организация разгромлена. Нужно скорее воскресить работу в губернии. Мне кажется, что я не дождусь завтрашнего дня.
На Большой площади перед Советом собрались толпы жителей местечка и ближайших сел. Все они были разодеты по праздничному. Уже близилось к полудню, и солнце ослепительно заливало ярким светом ветхую церковку в стороне, за железной решеткою, маленькие приземистые домики с подслеповатыми окнами, местами с закрытыми ставнями. Среди волнующихся тысяч голов виднелись степенные седовласые седобородые лица стариков и цветные платки женщин. Среди взрослых бегали ребятишки, белобрысые и голосистые. На голубом небе ни облачка.