Большие девочки не плачут
Шрифт:
— Исчезла, и все. Выехала из квартиры и не оставила адреса. Я позвонила в пару журналов, в которые, насколько мне известно, она писала, но и они от нее ничего не слышали. Очевидно, в этом ничего необычного нет. Пишет историю про оксиметабулин, но окончания от нее ждут не раньше чем через несколько месяцев, когда закончится эксперимент и станут известны предварительные результаты.
— Если это больше никого не беспокоит, может, и нам не надо беспокоиться?
— Не знаю, Терри. Ты не видела ее. Мне показалось, что она при смерти.
— Ну, если у нее хватило сил выехать из дома, то
Марина взяла за руку свою подругу.
— Терри, извини, я и не спросила. Как дела с переездом?
— Все зависит от того, какая его часть тебя интересует. Если та часть, когда я собирала осколки разбитого девятнадцатилетнего замужества и раскладывала их по картонным коробкам, словно старую одежду для распродажи на благотворительном базаре, то это все равно что умираешь, но смерть не приносит облегчения. С другой стороны, совершенно замечательная фирма по перевозке мебели прислала мужчину с фургоном, который переложил коробки в машину с минимальными повреждениями, и все это обошлось недорого. Так что в целом грех жаловаться.
Она наклонила голову, но Марина успела увидеть выступившие слезы.
— Я чувствую себя ужасно. Наверное, мне раньше надо было что-то сказать…
Теперь пришел черед Терезы успокаивать Марину.
— Не знаю, права ты была или нет, когда ничего не сказала, но я знаю, что сделала бы то же самое, если бы мы поменялись ролями.
— Может быть, — с сомнением произнесла Марина.
…Она долго раздумывала, прежде чем наконец решилась не говорить Терезе о том, что видела Рода с другой женщиной. Решение это она была вынуждена принять совершенно самостоятельно, а потом задумалась о том, насколько важно для нее иметь близкую подругу. Есть Сюзи, но у нее и без того жизнь настолько усложнилась, что Марина боялась и заговорить с ней. Кроме того, у Сюзи и самой интрижка; все, может, и кончено, хотя Марина и не успела разобраться в этом до конца. Как ни крутись, а ее мотивы все равно будут истолкованы неверно.
Еще одной настоящей подругой Марины была сама Тереза. Тут вообще гиблое дело. Она прочитала все журналы и колонки с советами, где говорится о правде, честности и личном «праве знать». Но есть и еще кое-что. Быть может, Тереза что-то подозревает и не хочет, чтобы ее подозрения подтвердились. А может, это просто проявление дурного настроения и все кончится через несколько дней. Может, Роду нужен был какой-то толчок, чтобы он подумал о Терезе. Надо ли доставлять Терезе мучения, которые будут вечно преследовать ее, если в этом нет совершенно никакой необходимости? Марина пришла к заключению, что лучше ей ничего не говорить.
Все совсем не так. Она ничего не говорит, потому что трусиха. Марина боялась, что Тереза займет позицию человека, которому остается лишь «пристрелить гонца с известием». Она боялась потерять свою подругу.
В конце концов Род и сам все рассказал Терезе. Это не было проявлением дурного настроения, да и подталкивать его к этому не пришлось. Он любил эту девушку, с которой ему было легко, и любил так же, как когда-то Терезу в их молодые годы. Ее звали Мэри, что казалось Терезе несправедливым. Такое домашнее имя, которое
Именно Марина рассказала ей, как выглядит Мэри. Ей показалось, что Терезу успокоит то, что ее соперница внешне ей не ровня. Зная, какой становишься неуверенной, всю жизнь ненавидя свое тело, она подумала, что этот утешительный приз может, по крайней мере, придать Терезе достаточно уверенности в самой себе, чтобы решительнее начать новую жизнь.
Но все вышло по-другому. Тереза почувствовала себя опустошенной. Невзирая на неловкие Маринины попытки утаить главное, она тут же увидела во всем скрытый смысл.
— Значит, он всегда об этом думал! — задыхаясь, произнесла она.
— О чем? — спросила Марина, зная точно, что Тереза имеет в виду.
— Он всегда любил и до сих пор любит больших женщин. Он мне говорил это тысячу раз, но я ему не верила.
Марина была готова к такой реакции, но ей удалось удержаться от соблазна сказать: «И я говорила тебе то же самое».
— Тут легко ошибиться.
— Легко? — возразила Тереза. — Легко обвинять мужчину, которого ты любила двадцать лет, который во всем был честен с тобой, а ты в конце концов обвиняешь его в огромной лжи, которая существовала в ваших отношениях все это время?
Марина заранее отрепетировала несколько банальностей, которые, как она надеялась, помогут.
— Это все оттого, что у тебя была проблема. У нас обеих были проблемы, Терри. Да у нас всех. Мы все настолько были поглощены проблемой с лишним весом, что никому из нас и в голову не приходило, что, может, эта проблема других и не касается. Это как болезнь.
— Вот от этого мне много лучше. Это не жир сделал меня такой неразумной коровой, а душевная болезнь. Да Род, когда узнает об этом, обратно прибежит.
— Я не это имела в виду, и ты это знаешь.
Больше они тогда ни о чем не говорили. Против такого аргумента не возразишь, да к тому же никто из них не был уверен в своей правоте.
Тереза организовала переезд немедленно. Она решила выйти из положения именно таким образом. Нашла крошечную квартирку неподалеку. Далеко уехать не могла, потому что ей по-прежнему приходилось возвращаться в этот дом ради службы в офисе, который они занимали вместе. Ситуация для нее складывалась невыносимая, а тут еще и таблетки отняли.
Как все женщины, Марина и Тереза тревожились насчет того, что покажут весы. Обе снова повели борьбу с лишним весом, ни на секунду не забывая следить за собой в течение всего дня. Каждый кусок пищи с неприемлемым содержанием калорий, прежде чем отправиться в рот, подвергался изучению, после чего отвергался. Процесс еды стал таким же мучительным испытанием, каким он был в их толстой жизни. Теперь, когда они похудели, им не стало легче.
Проблемой явилась та самым помощь, которая дала им возможность побороть тягу к еде. А именно лекарство. Неважно, какой препарат принимаешь — настоящий или «пустышку». Для других женщин они похудели из-за таблеток. Без них они снова станут толстушками, потеряют над собой контроль, станут безумно размахивать руками, чтобы ненароком не схватить еду, от которой отказывались в последние месяцы с такой легкостью.