Большие люди
Шрифт:
— Люсиль, звезда моя! Я совершенно не хотел тебя обидеть! — они как-то незаметно перешли на «ты». В отличие от Григория, с которым они по-прежнему на почтительное и равнодушное «вы». — Еще неделю такого кайфа — и я решу жениться на тебе!
Люда снова ответно смеется.
— Я уверена, что спину твою мы сможем полностью восстановить. Несмотря на то, что травма была серьезная, — она сделала небольшую паузу, но Гоша снова проигнорировал ее слова. Все предельно ясно — он не хочет говорить об этом. И Люда продолжила: — Так что
— Всем не жених, — неожиданно невесело отвечает Гоша. — Не до этого сейчас. Мне на работу надо, вот край как надо. Без меня там Гришка загибается. А я пока ни сидеть толком не могу долго, ни ходить.
— Все будет хорошо, — дежурно-успокаивающе произносит Мила. Значит, они коллеги. Живущие вместе коллеги. Ну, до чего же любопытно!
— Как там на улице, Гриш?
Люда заканчивает массаж, Григорий сидит в кресле неподалеку, задумчиво прихлебывая чай из дымящейся кружки. Он редко балует их своим обществом. Обычно, если приходит раньше, то скрывается где-то в недрах квартиры. Но не сегодня. Сидит рядом и рассеяно наблюдает за ее действиями.
— На улице снежный Армагеддон. Палыч изматерился весь.
— И я его понимаю. У тебя не машина, а бегемот. Вот зачем тебе такой монстр? А эта… аэрография?!
— Нравится, — коротко отзывается Гриша.
— Нравится ему! Вот представляешь, Люся, — в последнее время Гоша завел привычку постоянно апеллировать к ней при разговорах с… товарищем по квартире? — вот этот вот… человек… по имени Свидерский Григорий Сергеевич… между прочим, серьезный, уважаемый, вроде бы, человек ездит… знаешь, на чем?!
— На машине, — Григорий по-прежнему невозмутим.
— Это не машина, Люсенька! — Гоша демонстративно обращается именно к ней. — Это чудовище! Тойота Тундра, слышала про такое?
— Слышала, — сдержанно кивает Люда, стараясь не улыбаться. — И видела.
— Ну и как, по-твоему, Люся, это что — приличная машина бизнес-класса, подходящая для директора крупной компании? На ней только навоз возить в сельской местности! Я уж не говорю о том, что эту баржу припарковать — это отдельный цирк! Вот зачем тебе этот танк?!
— Как машина для перевозки навоза она слишком дорого стоит, ты в курсе. Так что не надо чушь нести. Может быть, я всю жизнь хотел именно такую машину? И вообще — какой смысл быть директором, если не можешь ездить на том, что тебе нравится? — пожимает плечами Григорий.
— А статус? А впечатление на партнеров?!
— А для этого есть твой Audi.
Гоша шумно выдыхает, Люсины руки мягко сжимаются на его плечах.
— Гоша, лежите спокойно, пожалуйста, — произносит она негромко.
— Гришка, ты знаешь, что говорят про тех, у кого огромная машина? — не успокаивается Гоша.
— Им завидуют? — вопросительно выгибает бровь Гриша.
— Про комплекс Наполеона слыхал? Чем больше машина, тем
Григорий смеется — искренне, раскатисто. И от его смеха у Люды вдруг отчего-то вздрагивают пальцы, и кожа на руках покрывается мурашками. Если голос у него бархатный, и к нему она уже немного привыкла, то смех… Даже и слова не подобрать — какой. Она в первый раз слышит, как он смеется, он, как правило, привычно хмур и серьезен, даже мрачен. А сейчас он смеется, и она вдруг понимает, что этого мужчину хочется развеселить, как угодно, лишь бы просто еще раз услышать этот мягкий, низкий и удивительно приятный смех.
— Ох, Жоржета, насмешила, — Гриша отсмеялся. — Комплекс Наполеона, как же… А то ты не знаешь, что у меня маленькое, а что большое.
— У тебя самомнение большое, — огрызается Гоша, — а вот мозг…
— Да ну тебя! — отмахивается Гриша. — Моя машина, на чем хочу — на том и езжу!
После этого диалога, после слов «что у меня большое» у Люды появляется смутное ощущение, что она чего-то не понимает в их отношениях. Или — понимает, но верить не хочет.
— Люся, ты не представляешь, как с ним трудно, — Гошины слова ей, как минимум неожиданны. Но любопытство сильнее.
— Почему? — она старается говорить как можно небрежнее.
— У Гришки характер… — он замолкает.
— Тяжелый? — подсказывает Люда.
— Неприподъемный. Замкнутый. Заносчивый. Все лучше всех знает. Все хочет делать только сам, и хрен его переспоришь. С ним дело иметь очень сложно.
— Ааа… — в свете ее последних мыслей и подозрений она просто не знает что сказать. — Ну, бывают такие люди…
— На мою голову они бывают, — отзывается Гоша со вздохом. — С ним жить под одной крышей временами попросту невозможно. Я так устаю иногда… знала бы ты…
Люда молча продолжает работать. Да неужели же это правда?..
— Он такой… самец. Сам, все сам. А знала бы ты, как он орет, когда злится…
Почему-то Люда очень ярко может это себе представить. Несмотря на бархатный голос, она почему-то очень отчетливо может себе представить, как Гриша может орать. А Гоша подливает масла в огонь:
— Хам. Грубиян. Или может молчать неделями, когда дуется. И без толку с ним договариваться. Вот он вбил себе в голову — и все! Туши свет, сливай воду. И думай, Георгий Александрович, как тебе теперь с ним контакт налаживать.
Люда пытается себя убедить, что она что-то не так понимает. Но все складывается в одну не поддающуюся никаким другим внятным объяснениям картину.
— Он со мной после выписки из больницы две недели вообще не разговаривал, представляешь? Нет, я все понимаю, я сам виноват…
— Нельзя так, — не выдерживает она.
— Да кто его знает, можно или нельзя, — голос Гоши серьезен и грустен. — Получил я по заслугам, и у Гришки есть сто одна причина злиться на меня. Но это все… непросто.