Большой облом
Шрифт:
– Вижу, приглянулся он вам, – заметил Рябько. – Что ж вы его под залог не отпустили?
Дежурный помрачнел, потянулся к телефону, буркнул что-то в трубку, помолчал, вернул трубку на место.
– Угря из прокуратуры знаешь?
– Еще бы! Сегодня про холяву и гамбургский счет соловьем у нас разливался…
– Во-во, он самый. Приперся со следаком, лапу на дело наложить пытался. Не вышло. Тогда совет дал. Толковый. А подсадите-ка вы, говорит, этого героя к тем чернопопеньким, которых он вчера в «Амфитрите» уделал. Мол, заодно и выясним: был сговор, не было сговора. Может, говорит,
35
«Смежниками» в милиции издавна называют сотрудников госбезопасности.
– Подсадили?
– А куда денешься? Два раза подряд ему не откажешь. Он наверняка с этим сюда и перся, а следака так, для понта с собой прихватил. Хитрозадый товарищ…
– Ну и?
– Ну и, – грустно передразнил дежурный. – Сидим, ждем-с, аппаратуру казенную гоняем, тараканьи бега пишем.
– А дело кто ведет, Мамчур?
– Так точно, Мамчур. Ежели тебе требуется лично Игорька допросить, то придется проявить уважение к товарищу капитану…
– Это как, с водочкой-селедочкой, что ли?
– Можно и с ней. Но лучше с коньячком. Наполеона он любит – страсть! Но и «Ахтамарчиком» ереванского разлива тоже не побрезгует…
– А если мне только копия с протокола допроса нужна, тогда как?
– Тогда не знаю, не знаю, – улыбнулся дежурный улыбкой лукавой, настораживающей. – Это ж такая мелочь, что можно и полюбовно решить, а можно и месяца два дожидаться пока в рабочем порядке из нашего ведомства в ваше перешлют.
– Узнаю родимые порядки, – не сдержал сарказма Рябько.
– А то у вас, в вашей мумиусыпальной полиции другие, – не поскупился на ответную любезность дежурный.
– В какой полиции? – вздернулся полицейский.
– В муниципальной, а что? – едва не свалился со стула от недоумения милиционер.
– Да так, ничего, послышалось… Аргутинов-то хоть у себя или тоже на обеденном перерыве?
– Аргутинов у нас трудоголик, времени зря не теряет, почитай круглые сутки с наркоманией воюет. И, кстати, очень не любит когда ему мешают…
– А ты все-таки звякни ему. Скажи, что Сергей Рябько спрашивает. По десятиминутному делу…
– Ну, если только дело государственной важности, – пробормотал дежурный, берясь за трубку внутреннего телефона.
– Товарищ капитан? Это дежурный по отделу старший лейтенант Ферапонтов беспокоит. Тут у нас гость из конкурирующей фирмы… Да-да, из полиции… Он самый. А как вы догадались? Ах, в окошко увидели. Тогда ничего, тогда бы и я догадался…
– Второй этаж, кабинет номер двадцать четыре, – сухо сообщил дежурный, кладя трубку на рычаг. И, не сдержав легкой обиды, все же позволил себе проворчать вслед удаляющемуся Рябько, что, мол, мог бы и не темнить, сразу сказать, что ты тот самый мент, с которым Аргутинов вместе в Штатах стажировался…
В тесном кабинете, заставленном крепкой казенной мебелью, находилось четверо: сам Аргутинов, два лейтенанта и какой-то молоденький паренек, очевидно, задержанный либо подследственный. Аргутинов встал, пожал руку, молча указал на стул в торце своего стола, наискосок от задержанного. Вид у капитана был как всегда непроницаемый, чего нельзя было сказать о его помощниках, смотревшихся несколько озадаченными и нервными. Паренек на их фоне казался воплощением легкомыслия и беспечности: эдакий голенастый, кадыкастый, и, по всему видать, языкастый д’Артаньян накануне своего выезда в Париж, к местам будущей боевой славы. На наркомана он не походил, хотя кто их, торчков, разберет…
Аргутинов сел, заглянул в бумаги, пошелестел, нашел искомое, произнес, не поднимая головы:
– Давай, Владимир, продолжим вот с этого места, цитирую:
«Когда общество так называемых нормальных людей справится с наркоманией, пьянством и табакокурением, оно примется за тех, кто неправильно питается, неправильно мыслит, неправильно чувствует». Конец цитаты.
– Господин капитан, – сказал паренек неожиданным басом, – может, вы нас представите сначала? Кстати, это соответствует Женевской Конвенции…
– Володя, не наглей, – строго сдвинул брови на переносице Аргутинов.
– А, понимаю, – усмехнулся Володя, – каждый имеет право хранить свое инкогнито от сглазу…
– Рябько моя фамилия, – скривился Рябько, найдя шутку плоской.
– С мягким знаком или без? – оживился паренек.
– А тебе какая разница? – удивился один из лейтенантов.
– Да, в общем-то, никакой, но хотелось бы все же знать, чему обязан человек своей звучной фамилией: оспе или…
– Белобородов! – прикрикнул капитан.
– И было мне видение, и сказал мне Господь: Много глупостей в сердце человеческом, и глупейшая из них та, которую мудростью почитает. Итак, не подавляй в себе того, что молва числит греховным, незаконным, противоестественным, ибо не ведаешь, что хуже: слушаться себя или молвы.
– Это он так наркоманию реабилитирует, – пояснил Аргутинов недоумевающему Рябько. – Идеолог хренов.
– Идеология – это по вашей части, господа милицейские, – возразил парнишка. – Ваша антинаркотическая пропаганда есть просто сотрясение воздуха, имитация бурной деятельности с нулевым результатом. Все равно как среди пингвинов проповедовать христианство. Кто из тех, кто решился испробовать наркотик, не осведомлен о последствиях? Все всё знают, но никого это знание не останавливает. Как вы думаете, почему?
– Потому что козлы! – убежденно воскликнул другой лейтенант. Рябько хихикнул, но тут же взял себя в руки, поспешив прикрыть легкий приступ неуместной смешливости уместным кашлем.
– Такой ответ тебя устраивает? – невозмутимо осведомился капитан.
– А вас? – не растерялся парнишка.
– Здесь я задаю вопросы!
– Задавайте, – пожал плечами задержанный.
Аргутинов внушительно откашлялся, пошуршал бумажками, вздохнул…
– Да что с ним цацкаться, товарищ капитан! – не выдержал паузы один из лейтенантов. – Всыпать ему по первое число и весь сказ!