Большой риск. Путешествие на "Таити-Нуи"
Шрифт:
Несмотря на толкотню и гомон, нам все-таки удалось побеседовать с почетными гостями, среди которых, кроме преданного нам Горасио Бланко и высших местных чинов, был французский посол с дочерью. В благодарность за дружеское внимание мы пригласили их проплыть с нами немного по морю. К нашему удивлению, они согласились. Дружная беседа была заглушена звуками военного марша, исполняемого двумя оркестрами по 50 человек в каждом. Музыкальная программа закончилась национальным гимном Чили и Марсельезой. Затем подошли брать нас на буксир пять открытых шлюпок с четырьмя - шестью крепкими гребцами в каждом. Горасио Бланко заверил нас, что подобные шлюпки всегда служили буксиром для однопарусников, переправляемых через преграду бурунов. Мы без возражений закрепили тросы, хотя решили, что такой примитивный метод буксировки не внушает особого доверия. Как бы угадав наши мысли, гребцы объяснили, что в глубоких водах нас возьмет на буксир одномачтовый парусник и, если мы хотим, он может находиться поблизости до тех пор, пока мы не будем вполне уверены, что справимся сами. Это разъяснение сразу же рассеяло наши опасения.
Действительно, через четверть часа показался одномачтовый парусник, идущий вдоль берега. Он подошел к опасному барьеру, который благополучно миновал несколько часов назад, и остановился, поджидая нас. По знаку старшего команды гребцов мы отдали швартовы и поплыли вдоль пристани под аплодисменты многотысячной толпы. Далеко в горах раздавалось эхо. Люди неистово махали нам миниатюрными чилийскими и французскими флажками, и мы отвечали им тем же. Наши гребцы, отбуксировав нас на 100 метров от причала, подняли весла и долго сидели неподвижно, устремив взгляды на пенистый вал, преграждавший нам путь. Мы не могли так же спокойно ждать, как они. Наше терпение было почти на исходе, когда гребцы вдруг принялись грести изо всех сил. Покачиваясь и накреняясь, плот медленно приближался к пенящемуся барьеру.
– Это добром не кончится, - пробормотал кто-то сзади меня, когда перед нами поднялась огромная волна.
Но пока мы выжидали момент, чтобы попасть прямо на волну, она спала так же быстро и неожиданно, как и появилась, и мы со страшной быстротой повалились к ее подошве. Как-то покачиваясь, плот словно нехотя стал снова вскарабкиваться и остановился толчком. Я быстро осмотрелся и облегченно вздохнул: бурунный барьер остался позади.
Неожиданно подул свежий ветер, о котором мы до сих пор и понятия не имели,- набережная Ла Поса находится с подветренной стороны, за большим холмом. Плот со своей огромной каютой имел большую парусность, чем гребные шлюпки, и вскоре уже не мы были у них на буксире, а они у нас. Как на грех, ветер быстро гнал плот назад к бурунам. Мы жадно искали глазами парусник. По намеченному плану он должен был взять нас на буксир, как только мы выйдем в открытое море, но он не приближался, а, наоборот, удалялся от нас. Опасаясь за жизнь не причастных к экспедиции людей, которые были на плоту, мы обрубили запутавшиеся буксирные тросы, соединявшие нас со шлюпками. Как свора спущенных с цепи собак, бросились шлюпки в разные стороны, спасаясь от бурунного барьера. Мы же неотвратимо приближались к нему.
Поднимать паруса и устанавливать выдвижные кили мы собирались в спокойной обстановке в открытом море. Мы даже не опробовали их и не знали, как они действуют, да и не было еще в том необходимости. Но можно ли было рассчитывать на чью-либо помощь в этот критический момент? Ловко вскочив на ящик, Эрик начал подавать нам команды, похоже было, что нами командовал какой-то арматор. Надо отдать должное послу - он оказался куда опытнее и проворнее, чем наши новички Жан и Ганс. Чем бы все кончилось без этого превосходного сверхштатного матроса, трудно себе представить. Почти у самой преграды нам наконец удалось поднять паруса и опустить выдвижные кили. Несколько тревожных мгновений - и плот, к нашей несказанной радости, медленно развернулся и начал постепенно удаляться от бурунов.
Через некоторое время, когда мы были уже далеко за пределами опасной зоны, за послом и его дочерью подошел катер.
Ветер значительно посвежел. Твердо убежденные, что самая опасная часть пути уже пройдена, мы, громко шутя и смеясь, подняли остальные паруса и взяли курс в открытое море.
Глава четвертая. Все в порядке
Когда смотришь на морскую карту, то кажется, что ничего нет проще, как плыть вдоль западного побережья Южной Америки от Чили до Перу. И преобладающий южный ветер и сильное течение Гумбольдта так и подгоняют вас. Где бы у берегов Чили вы ни начали плавание, вас обязательно понесет на север. Однако Эрик еще задолго до отплытия решил, что мы сразу же пересечем течение Гумбольдта и пойдем в 200 милях от побережья, вдоль него, пока не достигнем Кальяо. Это неожиданное решение он объяснил следующими причинами: течение в некоторых местах настолько сильное и капризное, что безмоторное парусное судно нашего типа могло легко потерять управление. Вдоль побережья часто возникает встречный ветер, которого мы любым способом должны избегать, так как плот против него идти не может. Несколько севернее Вальпараисо встречаются опасные быстрые течения, в которые лучше не попадать. И наконец, в середине течения Гумбольдта всегда оживленное движение судов, а Эрик по собственному горькому опыту знал, что большие пассажирские и грузовые корабли редко обращают внимание на малые, плохо освещенные суда и не уступают им дороги.
Учитывая все эти обстоятельства, мы сразу же взяли курс в открытое море, как только остались одни. Несмотря на самый разгар лета, дул очень холодный ветер, небо заволокло черными тучами. Море было таким неспокойным, что плот сильно раскачивало и кренило. Это действовало угнетающе на аппетит и духовное состояние наших новичков. Но такие закаленные морские бродяги, как Эрик, Хуанито и я, с первой же минуты всей душой наслаждались свободой и тишиной и скоро вернулись к старым, приобретенным еще на "Таити-Нуи I" привычкам. Быстрее всех на новом плоту освоился Эрик: он повесил свой портфель на гвоздик над койкой, вынул дорогие ему бумаги и книги и сразу же почувствовал себя как дома. Его бесподобное умение приспосабливаться объяснялось, прежде всего, тем, что он целиком уходил в свои мысли, редко замечая, где он находится и что творится вокруг него.
К моей великой радости, оказалось, что плот обладает хорошими мореходными качествами и управляется почти сам собой. Нести вахту было одно удовольствие. Нужно просто сидеть на длинной скамейке, которую я соорудил на корме, и следить за парусами и выдвижными килями. Жан и Ганс очень быстро научились управлять плотом, но понадобилось немало времени, чтобы они могли вовремя определить, когда угрожает плоту разворот, и суметь предупреждать его.
Через неделю после нашего отплытия, как раз когда мы миновали 30-ю параллель, впервые пробилось сквозь облака солнце и пригрело наши промерзшие тела. Одновременно спокойнее и ровнее стали волны. Повысилось на несколько градусов и настроение всего экипажа. Жан и Ганс перестали наконец страдать от морской болезни. После долгого периода голодания у них появился волчий аппетит, но они, как и мы, не могли есть то, что готовил наш хмурый кок. Почему сердился на нас бедняга Хуанито, было совершенно ясно. Только теперь он понял, что новое назначение "заведующим продовольственным снабжением" ничем не отличалось от его прежней работы на "Таити-Нуи I", где он был коком. В отместку он ежедневно кормил нас невкусными макаронами, полусырым рисом, приправленным невероятным количеством горького лука, и блинчиками, почти всегда подгоревшими с одной стороны и сырыми с другой. Запасы воды приходилось расходовать экономно. Но, к счастью, у нас оказалось 15 больших оплетенных бутылей красного вина, преподнесенных нам перед самым отплытием одной чилийской дамой. Этим вином мы и запивали свою невкусную, однообразную пищу. Яркое тропическое солнце сделало свое дело. Хуанито мало-помалу снова стал хорошим коком и великолепным товарищем.
Жан тоже повеселел и принялся за наблюдения над жизнью океана. Больше всего его интересовали пробы воды, взятые с различных глубин; он брал их с помощью длинного линя и хитроумного спускового приспособления, закрывавшего опущенную бутылку прежде, чем она поднималась на плот. По сделанным затем анализам можно было, как он полагал, определить направление и состав воды морских течений. Эрик большую часть своей 68-летней жизни посвятил изучению морских течений и преуспел в этом более простыми средствами. Он не удержался и пошутил над слепой верой своего 25-летнего коллеги в превосходство современных методов. Это очень задело Жана. Отношения между ними не стали лучше, когда вскоре Жан простодушно рассказал, что собирается поймать большого кальмара и отрубить ему щупальца и что его просил об этом один известный ученый. Жан даже взял специальную бочку для этих щупалец. Эрик, который любил подтрунивать над другими, да и над собой, тоже не устоял перед соблазном отпустить шутку по поводу этой несуразной затеи Жана и Ганса.
Через неделю Жан самым глупейшим и легкомысленным образом сделал попытку "показать себя". Обычно пустынное и неприветливое море вдруг ожило, оно буквально кишело золотыми макрелями.
Эти рыбы, как всегда, были очень игривы и любопытны. Они быстро подплывали к самому борту плота, смотрели на нас, затем, удивленные странным зрелищем, быстро поворачивались и высоко подпрыгивали над водой. Такое поведение макрелей только подогревало наше желание поймать их. Я сразу же начал мастерить гарпун: взял длинную палку и при помощи пластыря из нашей аптечки прикрепил к ней железный прут. Раньше я часто наблюдал, как этим нехитрым инструментом Франсиско и Мишель гарпунировали рыбу. Но мне так и не удалось достичь такой меткости, с какой действовали они, как бы я ни старался, все мои усилия были напрасны, я не смог поймать и самой маленькой золотой макрели. Попытки Эрика заманить хотя бы одну макрель на крючок, наживленный станиолевой бумагой, также не увенчались успехом. Жан молча наблюдал за нами, а дождавшись следующего дня, приступил к делу.
Сразу же после завтрака, когда мы опять тщетно пытались поймать рыбу, Жан вышел из каюты, держа в руках ласты, маску, дыхательную трубку и ружье для подводной охоты. Он быстро надел на себя все снаряжение водолаза и прыгнул в воду, а Ганс ловко бросил за борт длинную веревку. Не прошло и полминуты, как Жан показался на волнах в 50 метрах от кормы, крепко уцепившись за конец веревки одной рукой и держа ружье в другой. Это был слишком рискованный способ ловли рыбы, и мы к нему никогда не прибегали. Но почему бы Жану его не испробовать? Мы знали, что он слыл человеком-амфибией и умелым спортсменом-рыболовом. Пока он крепко держится за веревку - риск невелик, если, конечно, поблизости не будет акул-людоедов. Но вот, к нашему ужасу, Жан выпустил веревку и нырнул, когда же он наконец вынырнул, то находился в 10 метрах от веревки. В этот день ветер был очень слабым, поэтому его положение не казалось катастрофическим. Но вместо того чтобы подплыть к веревке, как сделал бы каждый разумный человек, Жан вертелся на одном месте и что-то выделывал руками. На секунду нам показалось, что его схватила акула, но тут же мы разглядели, что он по-дурацки держал свою добычу - большую макрель - и не мог сдвинуться с места... Рыба стесняла его движения.