Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

Шагин Игорь Игоревич

И дальше на трёх листах формата А4 был последовательно изложен перечень этих нарушений.

«Мне было объявлено об окончании досудебного следствия, при этом окончательное обвинение к тому времени по непонятным причинам мне предъявлено не было ни в тот же день, ни в ближайшее время. И на протяжении довольно значительного срока материалы для ознакомления мне также не предоставлялись без каких-либо обоснований по этому поводу…»

«…И только более чем через два месяца — было выделено жирным шрифтом, — со дня оглашения об окончании досудебного следствия мне было предъявлено практически новое обвинение…»

Говорилось о том, что, несмотря на моё письменное заявление о желании дать показания по этому обвинению, следователь лишил

меня этого права, ничем не обосновав своё решение. О том, что оставленное прокуратурой без внимания (и фактически без реагирования) заявление об указанных нарушениях закона привело к совершению следователем аналогичных нарушений моих прав и норм закона. Как и более чем через полгода после подписания мною в очередной раз протокола об окончании ознакомления с материалами, мне вновь было предъявлено обвинение, аналогичное по своему содержанию предыдущему. И я снова был лишён следователем своего права давать показания по обвинению по его субъективной оценке, что мои показания направлены на умышленное затягивание следствия, в то время как то, что я успел изложить, непосредственно касалось сути предъявленного обвинения. И таким образом, прервав мой допрос, следователь уже второй раз лишил меня права давать показания и уже в третий раз объявил об окончании следствия. И в данном случае следствием было допущено грубое игнорирование закона, обеспечивающего моё право на защиту в части невыполнения требований статьи процессуального кодекса Украины о праве обвиняемого давать показания по предъявленному обвинению. А также по поводу всех других известных ему обстоятельств и доказательств, имеющихся в деле.

«…Этой же статьёй возложена обязанность на следователя, — было выделено жирным шрифтом, — проверить показания обвиняемого…»

Далее в жалобе говорилось, что ещё в ходе досудебного следствия до направления дела в суд практически все обвиняемые на тот период по делу дали показания о причинах и обстоятельствах оговора меня. Большинство таких показаний изложены в форме заявлений и ходатайств, поскольку следствие не было заинтересовано в полном и объективном расследовании дела. Более того, с целью сокрытия таких показаний они не были предоставлены следствием для ознакомления и в дальнейшем не были направлены в суд с другими материалами дела. Эти показания были указаны как вещественные доказательства по делу. И только по моему и ряда других подсудимых ходатайствам эти материалы были истребованы из прокуратуры судом и уже в процессе рассмотрения дела предоставлены для ознакомления. И совершенно очевидно, что при таком положении эти показания, «…содержащиеся в 25 томах — было выделено, — уже не проверялись, а только формально были приобщены к делу…»

Далее были перечислены статьи УПК, нарушенные следователем, регулирующие порядок предоставления обвиняемому возможности защищаться от предъявленного обвинения, порядок предъявления и допроса обвиняемых, которыми длительность допроса обвиняемых не регламентирована.

И приведена статья, наряду с тем, что предъявлялось обвинение, потом материалы дела к ознакомлению, потом снова обвинение и в тот же день окончания так называемого очередного следствия — ознакомление, из которой следовало, что следователь обязан объявить обвиняемому об окончании досудебного следствия и его праве на ознакомление со всеми материалами уголовного дела только признав собранные доказательства достаточными для составления обвинительного заключения и выполнив нормы статьи на ознакомление признанных потерпевшими с материалами дела.

Далее кассационная жалоба переходила к нарушениям моих прав на защиту во время судебного следствия.

«О необъективности и предвзятости — дальше было изложено в кассационной жалобе, — и явно обвинительном уклоне в действиях как органов досудебного следствия, так и суда, свидетельствует и то обстоятельство, что уже при рассмотрении вопроса о порядке исследования доказательств судом были фактически

оставлены без внимания заявленные моим адвокатом и поддержанные мной ходатайства о начале судебного следствия с допроса меня по эпизоду организации банды с тем, чтобы суд имел возможность в полном объёме проверить мои доводы в обоснование невиновности в этой части предъявленного обвинения. Однако суд фактически проигнорировал указанные ходатайства, даже не упомянув о них в вынесенных по этому поводу определениях…»

И далее:

«В результате этого судебная коллегия, избрав порядок исследования доказательств по эпизодам, на протяжении всего судебного следствия лишила меня права давать показания по всем эпизодам наравне с другими подсудимыми. Тем самым участники процесса были лишены возможности даже задавать мне вопросы по тем или иным обстоятельствам, имевших существенное значение по делу. Я, в свою очередь, был лишён возможности обращаться к суду с заявлениями и ходатайствами, связанными с моими показаниями. В итоге мои показания в суде, которые судебная коллегия позволила мне дать в самом конце судебного следствия, так и остались непроверенными. Имею все основания полагать, что такой порядок исследования доказательств был избран судом умышленно, чтобы ограничить меня, как и на досудебном следствии, в праве на защиту…»

«Кроме того, — жалоба подходила к концу, — после оглашения приговора, завершившегося 19 марта 2004 года (приговор оглашали с 15 по 19 марта), копия приговора мне была вручена не в предусмотренный законом трёхдневный срок, а только спустя неделю, 26 марта 2004 года, на украинском языке. При этом моё заявление о переводе приговора на русский язык председательствующей судебной коллегии Лясковской В. И. было оставлено без удовлетворения. В то же время она же ещё в начале судебного рассмотрения дела приняла решение о ведении процесса на русском языке, поскольку я и ещё один из подсудимых являемся иностранными гражданами и не владеем украинским языком…»

«Поэтому в настоящее время я не могу в полном объёме использовать своё право на защиту, поскольку без посторонней помощи не имею возможности понять смысл приговора…»

Жалоба заканчивалась так:

«Поскольку я имею все основания считать, что в ходе досудебного следствия и на всех стадиях судебного слушания этого дела были допущены существенные нарушения уголовно-процессуального закона в части соблюдения моих прав на защиту, прошу: приговор коллегии судей судебной палаты по уголовным делам Апелляционного суда г. Киева от 15 марта 2004 года, которым я признан виновным в совершении преступлений, предусмотренных… — были перечислены статьи УК Украины 1960 года — ...отменить как незаконный и уголовное дело в отношении меня прекратить. Меру пресечения в отношении меня в виде содержания под стражей — отменить. Прошу рассмотреть кассационную жалобу с моим участием».

Я поставил число, подпись, и когда во время вечерней проверки в коридоре раздался голос корпусного: «Касачки!», передал жалобу в спецчасть СИЗО-13 для последующей отправки в Верховный суд.

Весь следующий день я провёл, перечитывая приговор. Дима помогал мне разбираться с не всегда понятными юридическими терминами на украинском языке. Анатолий тихонько смотрел телевизор, который перед обедом был выдан со склада. За сигареты я договорился, чтобы шестидесятиваттную лампочку поменяли на сотку, — и в камере стало немного светлее.

Щёлкнул электрозамок, и в коридоре раздались голоса, которые от входной двери в «бункер» перемещались к нашей камере.

— Кого-то садят, — сказал Дима.

— К нам? — спросил я.

— Похоже, что к нам, — Дима встал со скатки, лежавшей на пятачке, и передвинул её в ноги моей нары к стене.

Зазвенел засов, потом открылась дверь в камеру. Офицер был ДПНСИ в фуражке с широким полем, загнутым вверх, и чёрных очках. Его я всегда встречал на привратке.

— О! — сказал он, улыбнувшись, увидев меня. — Так, отойдите к окну.