Бомарше(Beaumarchais)

де Кастр Рене

«Пришлите мне ваш ответ в письменном виде в течение дня, – сказал Ларше и нагло добавил: – В ваших интересах сделать это побыстрее».

Записка, оставленная Ларше у привратника, проясняла суть его угрозы. «Мы должны предупредить г-на де Бомарше, – говорилось в ней, – что лишь немедленное принятие мер по доставке оружия может помешать исполнению резолюции по выяснению поведения г-на де Бомарше в этом деле». На этот шантаж он ответил столь же гордо, сколь неосторожно:

«Я глубоко презираю людей, которые мне угрожают, и не боюсь недоброжелательства. Единственное, от чего я не могу уберечься,

так это от кинжала убийцы; что же касается отчета относительно моего поведения в этом деле, то день, когда я смогу предать гласности все подробности сего предприятия, не повредив операции по доставке ружей, станет днем моей славы. Я дам отчет Национальному собранию и только ему, я заговорю в полный голос и выложу на стол все доказательства. И тогда все увидят, кто истинный гражданин и патриот, а кто – гнусные интриганы, подкапывающиеся под него.

Карон де Бомарше, Бульвар Сент-Антуан, откуда он никуда не тронется».

Это письмо произвело эффект, противоположный тому, на который надеялся Бомарше: Лебрен-Тондю окончательно закрыл для него двери своего кабинета, поскольку был в сговоре с Ларше и Константини, а «Курьер 83 департаментов» напечатал явно заказную статью, в которой утверждалось, что в июне Людовик XVI собирался назначить Бомарше министром внутренних дел.

Подобного навета было вполне достаточно для ареста, поэтому Бомарше немедленно взялся за составление обстоятельного мемуара, предназначенного оправдать его поведение перед Национальным собранием.

Мемуар он закончить не успел: утром 23 августа Гюден, проснувшись, с ужасом обнаружил, что их дом окружен вооруженными людьми, занявшими посты у всех дверей, включая стеклянные двери веранды, выходящей в сад. Он быстро оделся и поднялся в покои своего друга: там находились угрюмые личности, которые уже опечатали имущество Бомарше и его бумаги. Покончив с этим, они покинули дом, уведя с собой его хозяина; Гюден остался один в этом огромном дворце, брошенном слугами, по которому свободно разгуливали санкюлоты.

Вначале Бомарше доставили в окружной муниципалитет, где в душном коридоре он прождал с шести утра до двух часов дня, прежде чем его ввели наконец в один из кабинетов. Там он узнал, что арестован по доносу трех подручных Лебрена-Тондю: Кольмара, Ларше и Константини, обвинявших его в том, что он умышленно удерживал ружья за пределами Франции. Бомарше тут же объявил, что дома у него находятся письменные свидетельства, опровергающие эту клевету, но вместо того чтобы отвезти его домой, на ночь его отправили в тюрьму Аббатства, что располагалась за церковью Сен-Жермен-де-Пре.

Однако его слова не остались без внимания. На следующий день, 24 августа, его забрали из тюремной камеры и препроводили домой, где в его присутствии произвели осмотр его бумаг. После этой процедуры его вновь доставили в окружной муниципалитет, где он опять прождал шесть часов все в том же темном коридоре и, наконец, во второй раз оказался в том же самом кабинете. Самолично представив все вещественные доказательства и дав пояснения к ним, он множество раз повторил: «Все чисто, все чисто». Бомарше был настолько убедителен, что власти решили освободить его, выдав соответствующий документ о его невиновности.

В тот самый момент, когда бумагу уже собирались подписать,

дверь кабинета распахнулась и в него вошел «темноволосый человек маленького роста, у него был нос с горбинкой и злобное выражение лица»; сев рядом с хозяином кабинета, он принялся что-то шептать ему на ухо. Этот зловещий персонаж был не кто иной, как Жан Поль Марат, «великий, справедливый и милосердный», ему было поручено проверить правомочность освобождения арестованных. Его вмешательство оказалось решающим: председатель Сент-Антуанской секции народного самоуправления объявил Бомарше, что поступивший на него новый донос не позволяет отпустить его на свободу.

Услышав, что его обвиняют в сокрытии каких-то бумаг, Бомарше горячо запротестовал и стал доказывать, что единственными документами, которые он не предъявил властям, были облигации, переданные им на хранение Гомелю и внесенные в опись. Пока собирались проверить эти утверждения, появился новый персонаж, некий Кольмар, чиновник военного министерства и один из авторов доноса на Бомарше. «Этот человек хочет передать 60 тысяч ружей врагам отечества!» – закричал он, указывая пальцем на Бомарше, а когда тот попытался возразить, то услышал в ответ: «Вы поплатитесь за это своей головой». – «Ну и пусть, – в ярости проговорил Пьер Огюстен, – лишь бы только вы не были моим судьей».

После тридцати двух часов, проведенных в муниципалитете, где он смог немного отдохнуть лишь благодаря сочувствию одного из служащих, который вынес ему в коридор матрас, Бомарше был отправлен домой, но вскоре вновь арестован и препровожден в Аббатство. Камеры этой тюрьмы были битком набиты аристократами, которым в первые дни сентября было суждено расстаться с жизнью.

Соседями Бомарше по застенку оказались Лалли-Толандаль, граф д'Аффри, полковник швейцарской гвардии, мадемуазель де Сомбрей и аббат де Буажелен.

«Гражданина Бомарше вызывают в комнату для посетителей!» – неожиданно раздался пьяный голос. Когда два охранника привели его туда, он увидел Ларше, одного из доносчиков, и тот предложил ему: «Продайте нам ваши ружья по семь флоринов за штуку и будете свободны». Бомарше отказался участвовать в этой подлой сделке. «Передайте тем, кто вас послал, что в тюрьме я не занимаюсь коммерцией», – заявил он.

На следующий день, 29 августа, он получил записку от своего племянника Евгения де Мирона: «Вас арестовали по доносу Кольмара. Нам пообещали без промедления заняться вашим делом. Со всей решительностью пишите в комитет, я же оттуда никуда не уйду».

Писать!!! Бомарше вновь занялся любимым делом, а окружающие изо всех сил старались ему помочь: кто-то дал бумагу, кто-то перо, кто-то подставил ему свою спину вместо пюпитра. И пленник написал письмо, в котором пригрозил Национальному собранию, что выпустит мемуар, словно имел дело с прежним парламентом. Да, хотел он того или нет, но он оставался человеком старого режима!

30 августа дверь его камеры снова распахнулась. На этот раз Бомарше сообщили, что к нему пожаловала очень важная персона – генеральный прокурор Коммуны г-н Маню-эль. Этот человек не принадлежал к числу друзей Пьера Огюстена, еще совсем недавно он упомянул Бомарше в числе недобросовестных налогоплательщиков и получил за это по заслугам, как в свое время Гёзман.