Бомба в голове
Шрифт:
Солнце уже спряталось за горизонт, он порядком устал. Однако его первым желанием теперь, в котором он окончательно утвердился, было услышать вживую «Нюрнбергских мейстерзингеров».
Тем временем Глеб Борисович сидел у себя в кабинете. В полнейшей тишине при свете лампы он обдумывал свои последние действия, пытаясь представить их в свете чужой логики.
Только что состоялся разговор с «главным», работа Глеба Борисовича была подвергнута критике.
Мёртвое сияние зрачков шефа вкупе с брезгливым искривлением губ во время произнесения им итоговой фразы говорило о крайнем недовольстве руководства сложившейся ситуацией. Говорило об их простой недальновидности, то есть целой
Он сидел, играясь с зажигалкой, которая блестела в свету лампы и мешала думать, но он намеренно не выпускал её из рук. Что-то тут не срасталось, чего-то он не учёл. В событиях сквозило непредсказуемостью, а этого он боялся больше всего. Тема была слишком опасной, чтобы допускать в ней просчёты наподобие недавних. Ему уже влетело за самодеятельность, которой и в помине не было. Значит, отходные пути там продуманы и заручиться ничьей поддержкой он не сможет. В такие моменты приходится действовать жёстче и циничней, его вынуждают к этому. Чем сильна система? Спасая себя, ты неизбежно выгораживаешь начальство, а погибая – оставляешь его только в недоумении, потому что его обязательно спасёт кто-то другой. Воистину человечество – венец разумной иерархии. Никакая массовая тварь на земле соорудить такое больше не смогла.
Он ухмыльнулся, взяв с подставки дорогое перо. Потом достал чистый лист бумаги, положил перед собой и на несколько секунд замер. Текст уже давно сидел в голове, чётко сформулированный, осталось только набраться мужества и записать его, изложив свои мысли в явном виде. Никаким компьютерам в их времена доверия нет, самый надёжный способ утаить информацию – это перо и бумага. Пусть целлюлоза тлеет и разваливается, на его век её прочности хватит. Вечно он жить не собирается, а пока мы ещё поиграем, пока ещё есть чем прикрыться на всякий случай.
Ровным аккуратным почерком он оставил на листе пару десятков строк, прикрепив к тексту несколько выделяющихся размером чисел. После некоторой паузы дописал ниже мелким шрифтом ещё несколько строк, содержащих непонятный набор букв и символов, явно говорящих о том, что данная часть записки зашифрована и предназначена для очень узкого круга лиц. В записи присутствовали слэши, кавычки, скобки и квадратики, в целом она выглядела сверхубедительно, возможно, только направляя расшифровщиков по ложному следу.
Ещё раз перечитав написанное, он остался полностью удовлетворённым текстом, аккуратно сложил лист вчетверо, засунул в чистый белый конверт и положил его во внутренний карман пиджака. Откинувшись в кресле, он протяжно выдохнул, будто закончил очень важную работу. Некоторое время он сидел неподвижно, глядя перед собой и, очевидно, просчитывая возможные последствия предпринятых мер. Но записку не порвал и не сжёг, видимо, окончательно уверив себя в правильности своего решения.
9
Старший лаборант сектора высоких энергий Денис Иевлев, как и остальные сотрудники центра, в последние дни испытывал странную растерянность. После гибели сразу нескольких ведущих специалистов все работы по теме были приостановлены. В лабораторию нагрянули спецорганы, изъяв груды материалов, выяснив по минутам деятельность каждого учёного, практиканта, а также лиц обслуживающего персонала. Зафиксировав показания, они ушли, оставив после себя растерзанную пустоту, как после нашествия Мамая. Изредка ещё шныряли кое-где представители спецслужб и журналисты, но они никому уже не мешали – работы не было и, что делать дальше, никто не знал.
Однако подогретое данными обстоятельствами любопытство неожиданно выросло в большой вопрос: что же такое сверхъестественное открыли они в этих стенах, если результаты их труда переполошили все серьёзные службы страны? Быть причастным к передовым достижениям науки и не знать хотя бы приближённо о возможности их применения на практике всегда досадно. Но здесь покровами тумана были окутаны даже подходы к научной проблеме, не прогнозируемые выбросы в которой тем не менее перешли из разряда гипотетических в реальность. И получил эти выбросы кто-то из их великой четвёрки, а скорее всего, все они вместе. И кто-то потом наверняка сумел этим воспользоваться.
В живых остался только заведующий их лабораторией, но он теперь недоступен, что следовало понимать. Денис поделился своими мыслями с другими сотрудниками, с которыми поддерживал дружеские отношения. Никто из них не высказал каких-то научных догадок, либо сделал вид, что далёк от понимания сути произошедшего. Впрочем, как учёные его собеседники вряд ли находились на уровне, сопоставимом с уровнем его непосредственного шефа. А также остальных троих. Парень отработал тут уже достаточно времени, чтобы разобраться в людях, их способностях, амбициях и воле. Следовало знать, что работа работой, а карьера строится благодаря самым разным факторам, и люди в их заведении, обладающие деловой хваткой, уже на ранней стадии старались выделиться среди пней, готовых грызть гранит науки до глубокой старости. Сам Денис уже видел для себя тему, которую в будущем собирался проталкивать с единомышленниками.
– Странное дело, – говорил он, сидя в баре со своим приятелем, сотрудником той же лаборатории Кириллом. – Вот так вот ходишь полусонный на работу, а потом оказывается, что ты был в самой гуще событий и ничего при этом не заметил.
– Ты считаешь, мы упустили что-то важное?
Кирилл не разделял досады друга, полагая, что намеренно копаться в чужих материалах – удел жуликоватых проходимцев.
– Мне кажется, Белевский попутно занимался какими-то своими делами и не рассказывал о них шефу, – заметил Денис. – Никому о них не рассказывал.
– Он же был энтузиастом.
– Может, и так. Приходя в лабораторию, он часто забывал домашние записи, а по выходным из дома ездил на работу. Но, кроме него, почему-то никто у нас подобным энтузиазмом заражён не был.
– Канетелин был.
– Для которого это плохо кончилось.
Денис восхищался умом Белевского, однако глубокого уважения к нему не испытывал. Его озабоченность, именно озабоченность, а не увлечённость наукой, он понимал по-своему. Тот явно имел внутри их коллектива собственный интерес. И теперь, когда вокруг их центра поднялся переполох, очень хотелось отхватить хоть маленький кусочек тайного, чтобы, может быть, распорядиться им в будущем более рационально, чем другие. В этом мире обязательно кому-то должно везти. Не всем, конечно же. Белевский уже проехал мимо.