Бонд, мисс Бонд!
Шрифт:
Смерть-с-косой еще побегает за ней, так просто не настигнет!
– Куда это мы? – удивился олигарх, утаскиваемый в кухню.
– К парикмахеру! – рявкнула Оля.
И непредумышленно, но очень удачно обрушила штабель деревянных поддонов, преградивших путь возможным преследователям – и Филину в том числе.
В домике на детской площадке Люсинда не задержалась: короткими перебежками от дерева к дереву она потянулась вслед за Ольгой и ее новым знакомым к рюмочной.
Сам факт их стремительного перемещения из сквера, где они были как на ладони, в уютное питейное заведение показался Люсинде подозрительным.
Вот так и попадают в дурные истории хорошие девочки!
– Сейчас он ее напоит, и что тогда будет? – ворчала Люсинда, обтирая черным костюмным животом побелку со стены величественного сталинского дома.
Богатое, как алмазные залежи Голконды, воображение подсказывало ей великое множество вариантов развития сюжета, начинающегося с брудершафта в рюмочной. И ни один из этих вариантов не превращался в добрую сказку со счастливым концом.
По мнению Люсинды, уважающая себя девушка, не жаждущая приключений, должна была следовать примеру графа Монте-Кристо, который никогда ничего не ел и тем более не пил в компании врага.
Не факт, конечно, что новый знакомый Ольги настроен по отношению к ней враждебно, но тут уж лучше перестраховаться.
Жизнь, как известно, дается нам один раз, и надо прожить ее так, чтобы не было мучительно больно. Как-то так сказал классик, в этом духе.
Периодически заглядывая в окно, Люсинда убедилась, что Оля пьет всего лишь кофе, и это ее немного успокоило.
Как правило, напиток определяет стиль общения.
Вечер, начавшийся с распития обезжиренного кефира, обычно не переходит в активный мордобой, тогда как посиделки, стартовавшие с водки, имеют высокие шансы на бурный финиш.
Пожалуй, единственное исключение из правила – кофе. С чашечки этого универсального напитка, годного в употребление в какое угодно время суток и в любой компании, может начаться и любовная история, и детектив, и триллер.
Впрочем, старый добрый советско-общепитовский вариант с молоком, цикорием и мерзкой бледной пенкой в смысле дальнейших перспектив выглядел наиболее безобидным образом.
Люсинда перестала отчаянно тревожиться, расслабилась…
И именно в этот момент сбоку к ней притерся неприметный мужичок, единственной особенностью которого был шарф, повязанный так, как его носят только маленькие дети в мороз и разбойники при исполнении: до самых глаз.
– Бу-бу-бу, – успокаивающе пробормотал он и выбросил к ней руку так стремительно, что Люсинда не успела даже вякнуть: «Че?»
Шерстяная перчатка плотно зажала ей рот, и свое протестующее собственное «Бу-бу-бу!» пленница изрекла уже за углом.
Через пять секунд она лежала в машине, через шесть – покинула место происшествия, через семь услышала:
– А ну, цыц, а то хуже будет! – и послушно притихла.
Богатое, как алмазные прииски, воображение тоже виновато помалкивало: такого поворота сюжета не предвидело даже оно.
– Ну, как вам? – спросил Андрей, разглядывая Ольгу со странным выражением лица.
Никак не понять было, нравится ли то, что получилось в результате парикмахерских трудов, ему самому.
– Восхитительно! Блондирование, шелковое биоламинирование, стрижка горячими ножницами, укладка…
– Я спрашиваю даму, – Андрей обрезал соловьиную песнь куафера, не шевельнув бровью и не повысив голоса.
– М-м-м, я даже не знаю, – неуверенно протянула Оля, поворачивая голову вправо-влево с осторожной медлительностью жертвы шейного радикулита.
В зеркале отражалась персона, скромной учительнице незнакомая: весьма эффектная блондинка с прической, определенно выдающей работу дорогого мастера.
Невзрачная сизая косица пропала без следа, а с нею вместе исчез и образ непритязательной скромницы. Игривые золотистые локоны прикрыли немного слишком уж округлые щеки («Все равно жрать надо меньше!» – сурово напомнила себе Оля), открылась стройная длинная шея, лицо порозовело, глаза заблестели…
– Пожалуй, мне нравится, – все еще неуверенно постановила новоявленная блондинка.
– Прекрасно, – сухо обронил Андрей.
Он рассчитался с мастером, компенсировав не прозвучавшие в его адрес комплименты деньгами, и бесцеремонно потянул Олю из кресла:
– Давайте-ка поторопимся.
– Куда еще?
На ходу застегивая пальто, категорически не подходящее к ее новой прическе (лучше всего ее суровая шинель подошла бы к рваным вихрам в круговой бинтовой повязке, увенчанной буденовкой), Ольга Павловна вынужденно быстро спускалась по лестнице: сзади ее мягко, но непреклонно подталкивал водитель Витя.
– Вы обещали мне четырнадцать тысяч! – сварливо напомнила она Громову, оказавшись на крыльце.
Витя поторопился подогнать машину.
– Будут вам четырнадцать тысяч, – пообещал Андрей.
Голос его показался Ольге недобрым.
– Садитесь в машину.
– Сначала деньги! – уперлась Ольга Павловна, у которой изменилась прическа, но не характер. – Утром деньги, вечером стулья!
Тихо чертыхнувшись, Громов полез в бумажник:
– Возьмите!
– У меня нет сдачи, – неприязненно сообщила Ольга Павловна, увидев три внушительные бумажки по пять тысяч рублей каждая.
– Возьмите, я сказал! – Андрей без всякого почтения к крупным купюрам сердито затолкал их в карман ее пальто, дернул на себя дверь машины. – Будем считать, еще тысячу я вам плачу авансом.
– За что это?
Он обернулся.
Ольга Павловна так и стояла на ступеньке, как мраморная статуя на пьедестале: высокая, прямая, с гордо задранным подбородком белокаменной твердости.
– Аллегорическая фигура «Непреклонность», – язвительно прокомментировал Андрей. – Ну что вы встали как вкопанная, милая девушка с веслом? Не съем я вас, не бойтесь. Покажу одному человеку – и сразу отвезу домой.