Боратынский
Шрифт:
Боратынский устроился в Роченсальме и вскоре отправился в отпуск. Свидетельств о том, где он провёл время до января 1823 года, не сохранилось, — наверно дома в Маре, там его в ту пору и ожидали родные. Впрочем, миновать по дороге Петербург он никак не мог. Однако как раз в это время журнал «Благонамеренный» принялся осмеивать «Союз поэтов», не трогая лишь Пушкина. Биограф А. Песков не без оснований предполагает, что поводом для «полемической вспышки» послужили сатирические куплеты «Певцы 15-го класса», сочинённые «унтер-офицером Баратынским с артелью» незадолго до этого.
Возможно, вся артель состояла из одного Антона Дельвига: проживая вместе с Боратынским, они порой вдвоём сочиняли шуточные
В Табели о рангах последним считался 14-й класс — ниже не было. Но чем не подаришь горе-певцов! Так и появился 15-й класс…
Князь Шаховской согнал с Парнаса И мелодраму, и журнал; Но жаль, что только не согнал Певца 15-го класса. <…> Не мог он оседлать Пегаса — Зато Хвостова оседлал, И вот за что я не согнал Певца 15-го класса. <…> Я перевёл по-русски Тасса, Хотя его не понимал, И по достоинству попал В певцы 15-го класса. Во сне я не видал Парнаса, Но я идиллии писал И через них уже попал В певцы 15-го класса. <…> Я конюхом был у Пегаса, Навоз Расинов подгребал И по Федоре я попал В певцы 15-го класса. <…> Хотел достигнуть я Парнаса, Но Феб мне оплеуху дал, И уж за деньги я попал В певцы 15-го класса. Кой-что я русского Парнаса, Я не прозаик, не певец, Я не 15-го класса, Я цензор — сиречь, я подлец.Братья по «Союзу поэтов» задели всю без исключения 15-разрядную братию: издателя А. Измайлова, переводчика Н. Остолопова, стихотворцев В. Панаева, О. Сомова, М. Лобанова, Д. Княжевича, Д. Хвостова, досталось и цензору А. Бирукову. Однако если сатирические куплеты Боратынского и Дельвига ходили только в рукописных списках, то журнал Измайлова развернул целую кампанию в печати, из номера в номер обличая «модных» поэтов. Поначалу «благонамеренные», недолго думая, ответили в духе самих куплетов, попросту собезьянничали:
Барон я! баловень Парнаса. В Лицее не учился, спал И с Кюхельбекером попал В певцы 15-го класса. Я унтер — но я сын Пегаса. В стихах моих: былое, даль, Вино, иконы, <б….>… жаль, Что я 15-го класса. Не только муз, но и Пегаса Своею харей испугал И, совесть потеряв, попал В певцы 15-го класса.Потом принялись сочинять вирши по отдельности. Измайлов туповато шутил, хромая ударениями, над Боратынским:
Остёр, как унтерский тесак. Хоть мыслями и не обилен, Но в эпитетах звучен, силен — И Дельвиг сам не пишет так!Остолопов бранил его же, неграмотно и неприлично:
Он щедро награждён судьбой! Рифмач безграмотный, но Дельвигом прославлен! Он унтер-офицер, но от побой Дворянской грамотой избавлен.Б. Фёдоров сначала попытался высмеять Боратынского в отдельном стихотворении («Он в людях ест и пьёт за трёх») — в упор не видя в нём поэта, а затем принялся за всю троицу:
Сурков Тевтонова возносит; Тевтонов для него венцов бессмертья просит; Барабинский, прославленный от них, Их прославляет обоих. Один напишет: мой Гораций! Другой в ответ: любимец граций! <…> Тевтонова Сурков в посланьях восхвалял: О Гений на все роды! Тевтонов же к нему взывал: О баловень природы! А третий друг, Возвысив дух, Кричит: вы баловни природы! А те ему: о Гений на все роды! <…>О. Сомову, видимо, показалось, что он написал сатиру: «<…> Хвала вам, тройственный союз! / Душите нас стихами! / Вильгельм и Дельвиг, чада муз, / Бард Баратынский с вами! <…>» и т. д., хотя ничем сатирическим в стихах и не пахло…
Кюхельбекеру, пииту возвышенному, было не до вирш «благонамеренных»; Дельвиг вновь не пожелал тратить попусту время; Боратынский же ответил оппонентам не чинясь — несколько грубоватыми эпиграммами.
Я унтер, други! — Точно так, Но не люблю я бить баклуши. Всегда исправлен мой тесак, Так берегите — уши!И следом, издателю Измайлову:
Ты ропщешь, важный журналист, На наше модное маранье: «Всё та же песня: ветра свист, Листов древесных увяданье»… Понятно нам твоё страданье: И без того освистан ты, И так, подвалов достоянье, Родясь гниют твои листы.