Борьба незримая (Книга 2)
Шрифт:
10
– Итак, прапорщик, если Вы не устали, продолжим.
– Ничуть.
– Сережа, полулежавший на диванных подушках, принял из рук Тутти граненый стаканчик с лакричной микстурой и слегка улыбнулся.
– Собственно говоря, господа, предыдущие данные Ржевского пока что всего-навсего совпадают с уже имеющимися.
– Некрасов прошелся по гостиной.
– Что Петерс переброшен сюда, мы уже знаем. Как, впрочем, и то, что существование Центра не составляет уже секрета для Гороховки. Какие еще фамилии Вы слышали между присутствующими сотрудниками, прапорщик?
– Труднозапоминающаяся какая-то фамилия... Ах, вот - Блюмкин. Входил при мне к Петерсу.
Военный инженер Алексей Никитенко присвистнул.
–
– с некоторой живостью обернувшись к Сереже, спросил Некрасов. Сережа пожал плечами.
– Некрасов, это неправдоподобно, - с сомнением проговорил Вишневский.
– Вы можете его описать?
– Могу.
Из передней послышался звук повернувшегося в двери ключа. Прозвучали быстрые шаги, и в гостиную стремительно ворвался широкоплечий офицер лет двадцати пяти - светло-русый, кудрявый, сияющий открыто дружелюбной широкозубой улыбкой.
– Мое почтение, господа!
– Кстати, граф. Что у Неклюдова?
– А наиблагополучнейше. Обручев подготовлен идеально.
– Вошедший плюхнулся в кресло.
– Всего-то хлопот осталось - перевесить флажки. И, пожалуй, еще кое-что в дополнение к флажкам. Словом - чисто декоративная работа. Тьфу, устал. Тутти, детка, будь ангелом и швырни в меня чашкой чаю!
– С солью?
– С лягушками.
– Ты сам лягушка.
– Тогда швырни меня в чай. Только скорее. Ага, с молоком...
– Подняв голову от чашки, вошедший столкнулся взглядом с Сережей, мучительно пытающимся сопоставить это неожиданно возникшее лицо с тем, смутно припоминаемым сквозь туман болезни.
– Что, трудно припомнить, где это нас друг другу представили?
– Офицер рассмеялся так заразительно весело, что Сережа, колебания которого мгновенно рассеялись, не смог не рассмеяться в ответ.
– А ты меньше похож на покойника, чем в последнюю встречу. Граф Платон Зубов.
– Я рад. Мне представляться уже излишне?
– Ладно, господа, к делу, - суховато заметил Некрасов.
– Ярко выраженный тип семита, - с расстановкой заговорил Сережа. Что еще?.. Впалая грудь, узкие плечи, покатые, средний рост, худ...
– Странно, похоже на то.
– Что похоже?
– Блюмкин в Чеке.
– Он-он!
– почти радостно воскликнул Зубов.
– Да что вы его спрашиваете - был у него досуг для наблюдений! Вы меня спросите - сам видел, сразу узнал.
– Отставив чашку, недавний Сережин спаситель хлопнул приставленными к ушам ладонями.
– Ушастый такой еврейский парнишка!
– Неужели - альянс с эсерами?
– обращаясь к Некрасову, с сомнением протянул Вадим.
– Если так, - усмехнулся Никитенко, - мы разумно не стали делать на них ставку после того, как не разлей вода друзья большевики поприветствовали их на съезде пулеметами. А было заманчиво.
– Было глупо не воспользоваться благоприятной ситуацией, - хмуро отрезал Некрасов.
– Кроме того, подобный расклад и сейчас сомнителен. После съезда-то...
– Вишневский негромко рассмеялся.
– Более остросюжетной комедии стены Большого театра, сдается мне, допрежь не видали. Кто помнит? Большевиков просят выйти в фойе для обсуждения внутрифракционных вопросов. Через час в фойе высовываются недоумевающие эсеры - и обнаруживают, что "внутрифракционные вопросы" обернулись расстановкой пулеметов.
– Нет, появление Блюмкина, при условии, простите, Зубов, что это на самом деле Блюмкин, скорее случай, чем указание на что-либо между большевиками и эсерами. Во всяком случае, ввиду предстоящего мятежа я со вверенными мне силами не намерен уклоняться от сотрудничества.
– Да и не могли же они так скоро позабыть расстрел Александровича. Это своего рода гарантия их искренности.
– Ох и черт все дери - прямо как в родимом корпусе!
– вскакивая с места, взорвался Зубов.
– Господа высоколобые, да сойдите же вы с академических высот на бренную-то землицу! Когда ж до вас дойдет наконец, что мы уже третий год как вступили в войну, где вся этика летит к чертовой бабушке!! Это вам не германская!! В шашки хотите играть по шахматным правилам и думаете, с рук сойдет? Нам, прости Господи, противничек достался без рыцарских предрассудков... У них своя логика - и логика эта, если хотите, Некрасов, это простейшая логика преступного мира. Да и Чека - та же малина. Все просто, как апельсин. Каторжная связь для блатарей не помеха резать своих - вот ваш съезд!
– а резня не помеха служить пахану, который силен, обида за товарищей тут весьма слабая. Обижаться на сильного не в блатной логике. И - круговая порука. Взять хоть роль Посполитой Мумии во время пресловутого мятежа, от которого мы что-то нынче никак не отстанем... Форменный адюльтер! Эта воистину полезная особа работала единовременно и на мужа и на любовника, но суть скандальчика не в этом, а в том, что была у любовника, то бишь в Трехсвятительском переулке в штабе эсеров, публично накрыта! В то время как Картавец судорожно расшаркивался в посольстве, уверяя в оной особы архиневиновности...
– Видите ли, прапорщик, - случайно поймав недоумевающий Сережин взгляд, пояснил Никитенко, - у Блюмкина при убийстве графа Мирбаха было при себе письменное благословение Дзержинского на сию акцию. Этот факт выплыл, и скомпрометированный Дзержинский вынужден был на полгода уступить Петерсу пост председателя ВЧК.
– А потом - преблагополучно на него вернуться! И Блюмкин вернулся - с какой стати отказываться от такого ловкача в грязных делишках? Да большевики ради общего блага родную мать стрескают, как фаршированную щуку! Черт их разберет, когда они вместе, когда врозь... Я бы на праведный гнев эсеров ставить не стал.
– А кто этот Блюмкин?
– спросил Сережа, припоминая похожую на цаплю фигуру человека в черном.
– Кровавый шут, - пожав плечами ответил Вишневский.
– Отирается в литературных кругах.
– А, позер и истерик, как все блатари и товарищи. Водит смотреть на расстрелы любопытных дамочек и поэта Есенина. Как-то хвастался перед Мандельштамом пачечкой ордерочков на арест и на расстрел. Чин чином оформленная толстая пачка ордеров, только одна графа не вписана - фамилия жертвы. Но представьте, - Зубов одобрительно рассмеялся, - этот шпак чуть ли не морду ему бить кинулся! Вырвал эти ордера у Яшки, стал топтать ногами... Даже жаловаться куда-то ходил. Глупо, конечно: у них же рука руку моет - опять логика блатных.
– Прапорщик, Вы можете отдыхать. На будущей неделе, господа, надо выходить на связь с эсерами - и мы-таки на нее выйдем. Вы перегибаете палку, граф. Необходимо использовать все, что у нас есть.
"Господи, как странны эти разговоры, эти просчеты вариантов, с кем и против кого, - подумал, откидываясь на плюшевые подушки, Сережа, внезапно ощутив усталость.
– Насколько проще на передовой".
11
– Сережа... ты почему даже дома не снимаешь перчаток?
– Так.
– Сережа с непокрытой головой (отросшие волосы трепал ветерок солнечного, по-питерски холодного майского дня - последний раз привелось побывать в парикмахерской еще в Финляндии...), в расстегнутой куртке из "чертовой кожи", шел рядом с Тутти по почти безлюдной улице.
– Сережа, а я видела.
– Тутти, уставая от медленной походки слишком еще слабого своего спутника, то вприпрыжку забегала вперед, то отскакивала назад.
– Что ты там еще видела?
– Твои руки. Когда ты еще лежал совсем больной.
Сережа поморщился.
– Вот я и не хочу, чтобы ты их еще раз увидела. Да, пожалуй, и сам я не очень рвусь их все время видеть.
– Ну что же ты тогда, так и будешь всегда в перчатках?
– Да нет, не всегда...
– Сережа негромко засмеялся.
– Месяца три, может быть, меньше.