Борьба за Краков (При короле Локотке)

Крашевский Юзеф Игнаций

Как только он пришел сюда, его забросали вопросами как человека, который должен все знать; но было очень опасно выдать великие тайны города! Это пахло изгнанием из него, и что еще хуже — предварительным тюремным заключением.

Фрич, как всякий, кто считает себя великим, был горд и замкнут в себе. Он пользовался уважением. И странное дело — этот муж, исполнявший писарские обязанности при канцелярии в ратуше, недолюбливал немцев, хотя сам по происхождению был и полунемец. С Мартиком они были знакомы еще с детства,

когда Фрич, не предвидя еще своей великой будущности, ходил в школу, а Сула с маленькой саблей в руках вертелся на улицах Кракова, уверяя, что жизнь всему учит, а школа никого не сделает умным.

Таков был этот Фрич.

Заметив пана писаря, Мартик тотчас же подошел к нему, хотя теперь воин Сула не имел большого значения в глазах служащего ратуши. Дороги их разошлись, и они даже редко встречались.

Подле Фрича сидел и, по-видимому, угощал его Никлаш из Завихоста, купец, торговавший железом.

Этот тоже был знаком Мартику. Было время, когда и он увивался около Греты, как многие другие, но, убедившись, что это Добыча не для него, добровольно уступил место другим и женился на богатой, хотя и некрасивой мещанке. Вместе со своим тестем, Вигандом из Люпчиц, он имел едва ли не самую богатую лавку в городе.

В то время ценность железа была совершенно иная, чем теперь: особенно в деревне кусок железа был равноценен такому же куску серебра. Этот дорогой металл Никлаш и Виганд привозили из разных стран, преимущественно из Венгрии.

Когда Мартик подошел к Никлашу и Фричу, они о чем-то тихо беседовали, близко склонившись головами друг к другу.

Воина все побаивались и относились к нему с внешним уважением, но в глубине души каждый мещанин чувствовал себя выше него. Он давно здесь не появлялся, поэтому Фрич спросил:

— Ходили куда-нибудь с войском?

— Ну конечно, ведь это мое ремесло, — сказал Мартик. — В Познани силезец подстрелил меня, пришлось подлечиваться.

Оба посмотрели на него, словно искали раны, от которой не оставалось никакого наружного следа.

— Ах! — воскликнул Никлаш. — Хоть бы уж поскорее прекратились эти войны. Вам, воинам, они все-таки что-нибудь приносят, а для нашей торговли война преграждает пути. По проезжим дорогам — грабят. Сколько они убьют наших слуг, сколько отнимут товаров!

— А знаете пословицу: где двое дерутся… — сказал Мартик. — Вы думаете, нам не надоели войны? Нам и нашему воинственному князю? Ему, особенно теперь, когда Бог дал ему сына, и земли у него довольно, не мешало бы и отдохнуть.

Никлаш пробурчал:

— А почему же ему все надо больше да больше? Фрич молча пил свое пиво.

— Потому что земля та ему принадлежит, — сказал Мартик. — Он добрый пан, но очень бедный, потому что не знает покоя.

Никлаш издал какие-то странные звуки.

— Да он уж и немолод!

— Да уж полвека прожил, — прибавил Фрич.

— Это правда, —

согласился Сула, — но на нем незаметно следов старости и последствий изгнания. Добрый пан, но не все его любят так, как он этого заслуживает.

Наступило молчание. Разговор становился слишком щекотливым. Чемостка вдруг сорвался со своего места на лавке, подошел ближе, состроил гримасу, вывернул руки и закричал писклявым голосом:

— Пусть бы жил еще полвека, только дайте пива!

Все засмеялись, хотя ничего смешного не было.

— Да я не знаю, как же его не любить, — говорил Чемостка, опять меняя голос, — краковские мещане не знали, куда им деньги девать, а он их снимает, как пчел. Бедняжки задохлись бы в улье.

Снова все засмеялись, но Мартик погрозил ему:

— Ну ты, урод!

Никлаш засмотрелся в потолок. Фрич — в свой кубок, как будто не расслышал или не понял намека.

— А откуда нам брать, если не там, где есть, — прибавил Мартик.

Пошутил еще немножко с Чемосткой, потом Фрич, может быть, обеспокоенный оборотом, который принял разговор, встал, вытер усы, сделал знак Никлашу и, заявив, что он торопится к дингушу, исчез.

Чемостка вернулся на свое место в углу, а Мартик остался с Никлашем, который не избегал его общества.

— Ну что же ваша Грета? — спросил он.

— Да я ее бросил, — отвечал воин.

— А может быть, она вас?

— Может быть, и так, — засмеялся Мартик. — Нам так же не удается ухаживание за мещанками, как нашему князю мир с вами.

Никлаш быстро взглянул на него,

— Чего же ты хочешь? Разве нет мира?

— Есть послушание, но нет ни мира, ни любви, — сказал Суда. — Нечего вам и притворяться, ведь вы его не любите?

Никлаш обиделся.

— Почему это? Почему? — забормотал он. — Может быть, в городе найдутся такие, которые им недовольны, но большинство предпочитает его другим.

— Но уж, наверное, не те, в чьих жилах течет немецкая кровь, — сказал Мартик. — Да и те из вас, в ком, как в вас и во Фриче, есть польская кровь, должны держаться вместе с немцами.

— Гм… — тихо возразил Никлаш… — это потому, что их больше, а нас — горсточка.

Мартик выпил свой кубок и заговорил искренним тоном:

— Жаль мне вас, погибнете и вы вместе с немцами.

Говоря это, он встал и хотел уже выйти, но Никлаш потянул его за рукав и посадил рядом с собою. Лицо его выражало испуг.

— Вы что-нибудь знаете? — тихо сказал он.

— Ничего я не знаю, — отвечал Сула, — но чувствую что-то. Сохрани Боже, если немцы вздумают тягаться с ним, много крови прольется.

Никлаш сидел некоторое время в печальном раздумьи.

— Кто знает? — пробормотал он. — Дьявол может попутать, а что потом?

— Да, что потом? — подхватил Мартик. — Потом будет скверно. А вы, как умный человек, должны предупредить зло.