Борраска
Шрифт:
— Том Прескотт? — улыбаясь, спросила Кимбер.
Он не поднял головы, и я засомневался, что он вообще нас слышит. Кимбер набрала воздуху, чтоб попробовать еще раз, но старик внезапно грохнул кулаком по столу.
— Это я, черт возьми, я мистер Томас Прескотт. Не называйте меня Том, городские дети обычно ведут себя с большим уважением.
— Простите, сэр, — осторожно сказала Кимбер, садясь за стол напротив него.
— У вас нет уважения. Вы хоть знаете, кто я? Это мой сын виноват. Его мамаше стоило бы хорошенько пороть его, но она была мягкой, и теперь он трудится
— Примите наши извинения, мистер Прескотт, мы вовсе не хотели проявить неуважение. Мы восхищаемся вами. Именно вы сделали наш город таким, какой он сейчас! Все помнят об этом. У Дрискинга были тяжелые времена, город умирал, а потом вы все исправили. Мы знаем это.
— Я делал то, что должен был, — проворчал старик. — Это был мой город. И он все еще мой. Кто ты такая, девочка, чтоб приходить сюда и утверждать обратное?
— О, нет, нет я этого не говорила, — Кимбер сменила тактику. — А что касается того, кто я, мы — дети Миры Маккаски. Вы помните Маккаски?
— Хах. Так ты внучка Аиды. Понятно, почему ты не там.
Мы обменялись озадаченными взглядами.
— Мы все прямо тут, мистер Прескотт.
— Вы понимаете, о чем я, юная леди! Они все понимают. Они знают, что я спас город, мой город. Конечно же, они позволяли мне делать все, что я захочу, пока деньги продолжали поступать. Вот почему это мой город.
— А деньги все еще поступают? — рискнула Кимбер.
— Ну, ты-то здесь, так ведь? Им это не нравилось, но они брали деньги. Они не знали. Не знали всего, нет, но что-то подозревали. И их, видимо, все устраивало потому, что они продолжали голосовать за Клери и брать деньги.
Прескотт взял пешку и крутил ее в пальцах, пока говорил.
— Это просто пыль, знаете, такая невыразительная. Мельчайший нежный порошок. Порошок не знает, что это, он не знает, что это плохо. Люди называют это злом. Но это было необходимо. Ты знаешь, Аида, ты знаешь, мы были вынуждены делать это.
Кимбер потянула очередную ниточку.
— Я знаю. Я знаю, мы должны были, но дело в вашем сыне. Я не думаю, что он правильно ведет дело.
— Конечно, неправильно! — старший Прескотт впечатал кулак в столешницу, и две ладьи, подпрыгнув, скатились на пол. — Они были моими! Он отнял их у меня! Он решил, что сможет лучше, но он отобрал мою собственность, пустил по ветру мое наследие! Десятилетия труда, и все развеяно пылью по ветру. Это прах рухнувшей империи!
— А что насчет Бескожих? — спросил я, улучив момент.
— Ты о чем толкуешь, мальчик? — пробурчал он.
— И дом на дереве! Тройное Дерево, что это? Для чего?
— Тройное Дерево? Я не позволял такого. Иногда мы платили втрое, но только поначалу, когда дела шли плохо. И уж точно мы не назначали тройную цену, это вредно для бизнеса.
— Где Бор…
— Это мой идиот-сынок тебе сказал? Он предложил тебе за них тройную цену? Он заправляет в моем городе, да? Черт подери, Джимми, приведите его сюда! Аида, позвони моему сыну, скажи Джимми, что я хочу поговорить с ним! Скажи ему, что они все еще мои! Аида! Аида, позвони Джимми!
Кимбер вскочила, и Кайл заслонил ее собой, когда старик поднялся на ноги, высокий и угрожающий. Пока мы пятились к выходу, пришел санитар и с неодобрением на лице прогнал нас прочь. По пути в вестибюль мы еще долго слышали позади, как Том Прескотт требовал своего сына.
Обратно ехали в молчании, и я все пытался собрать воедино кусочки головоломки. Бескожие, Тройное Дерево, Сияющий Джентльмен, порошок. Казалось, эти вещи были случайным образом высосаны из пальца, беспорядочные и бессмысленные. Покров тайны был тяжелым и плотным, но я был как никогда близок к Борраске. Я мог чувствовать ее вокруг себя, но не видел ее. Я почти мог потрогать ее, но все еще не мог понять.
Внезапно до меня дошло, что Кайл съехал с дороги, и я вынырнул из своих размышлений. Он поставил машину на ручник и обернулся ко мне, сидевшему на заднем сидении.
— Это все и правда касается Уитни, Сэм?
— Да.
Кимбер смотрела на нас встревоженными глазами.
— С чего ты взял? Копы, в смысле, даже твой отец, подтвердили, что Уитни сбежала из дома.
— Я им не верю, — выдавил я сквозь стиснутые зубы.
— Слушай, Сэм, мы влезаем в это дело очень глубоко, и я с тобой до конца, но я должен быть уверен, что у нас есть веская причина делать это. И втягивать Кимбер… Я должен знать, что это важно для тебя по разумной причине, а не просто из-за… навязчивой идеи.
Я посмотрел в окно и понял, что он остановился неподалеку от начала Западной рудной тропы Прескотт. У него было право беспокоиться, и еще больше прав оберегать Кимбер. Кайл думал о том же, о чем и я: порошок… Если Борраска и вправду связана с движением крупных партий наркоты, хочу ли я втягивать в это дело друзей? Это не их война. Я люблю этих людей, имею ли я право подвергать их опасности ради собственного любопытства или мести? Но, при всем желании не впутывать их в это, я понимал, что нуждаюсь в них.
— Мне нужно знать, что на самом деле случилось с Уитни, — прошептал я.
Кайл, ни говоря не слова, повернулся назад, а Кимбер положила свою руку поверх моей. Я отдернул ее, скрестил руки на груди и тут же извинился. Кимбер лишь понимающе улыбнулась.
Кайл вздохнул.
— Сэм…
Пронзительная трель телефона Кимбер прервала его.
— Пап?
…
— Что? Подожди. Погоди, что… что ты имеешь в виду?
…
— Пап?
…
— Нет, стой, помедленнее. Алло? — она опустила телефон. — С мамой что-то случилось, она в больнице!
Добрые зеленые глаза Кимбер были полны слез.
Кайл переключил передачу и с визгом покрышек сорвал машину с парковочного места. Мы преодолели десять миль за десять минут, что было преступно быстро для городских улочек. Кайл остановил машину возле входа, и мы с Кимбер бросились внутрь.
Помощник шерифа ждал нас внутри. Он отказался отвечать на отчаянные вопросы Кимбер, пока вел нас к ее отцу. Когда помощник шерифа открыл двери, и я увидел, что мой отец стоит рядом с ее, я приготовился к худшему.