Босс скучает
Шрифт:
— Чё-ё-ё-рт! — всё-таки не сдерживаюсь я и бью кулаками по подоконнику.
И миллион раз «чёрт» следом.
Откуда он здесь взялся? Откуда, мать его?! Мне совсем не нравится, что Герман вызывает во мне хоть какие-то чувства. До сих пор. До сих пор, чтоб его! Столько лет прошло, а всё вернулось на круги своя. Он рядом, и я таю. Не хочу, а таю. Плавлюсь, как пломбир под жарким карибским солнцем. Будто бы мы расстались вчера.
Гораздо раньше, детка… гораздо раньше вы расстались, — шепчет противный голосок собственного «я».
Ещё и квартиру на Шпалерной вспомнил, гад. Да… конечно, я не продала её. Даже не сдавала. Держу, как собственное жильё
Прекрасно помню то воскресное утро и Германа… одной ногой стоявшего на узком французском балконе окнами в парк. Одной ногой и в чём мать родила. Помню, как схватила его за талию и утянула обратно в комнату. Помню, как смеялись, заваливаясь на разворошённую после долгой бурной ночи кровать. И что было потом, тоже помню…
Обнимаю себя руками, резко разворачиваюсь и всё-таки иду к дивану. Надо присесть, а ещё лучше прилечь. Работать сегодня точно не получится. По крайне мере, сейчас. Только закидываю ноги на диван, как в дверь стучат, и по ту сторону раздаётся тонкий голосок моей помощницы.
— Варя?
— Да, Алёна, входи.
С неуверенной улыбкой она приоткрывает дверь. Миловидная блондинка с короткой стрижкой и бирюзовыми глазами — обманчивый нежный образ. Алёнка была настоящим профессионалом своего дела: прекрасный исполнитель с окаменевшим комплексом отличницы.
— Ждала, пока новый шеф уйдёт.
— Ты чего мне не написала, по какому поводу тут кипишь? — перебиваю я, думая, что если бы меня предупредили, что у фирмы сменился владелец, когда выдёргивали из командировки в Нижний, я пришла бы на встречу с Германом во всеоружии.
Хотя нет… не пришла бы. К таким встречам не подготовишься.
— Так никто не знал, — разводит она руками. — Этот хрен, как снег на голову свалился. Ты думаешь, Возов нам что-то говорил о продаже компании?
Возов — это наш бывший босс и, видимо, мне стоит отправить ему пару ласковых личным сообщением, чтобы передать всю степень моего негодования. В карты он, что ли, фирму проиграл? Так быстро такие дела не решаются. Обтяпали сделку по-тихому, так, чтоб шито-крыто, и никто ничего не узнал.
— Ты переводишься? — спрашиваю я.
— А ты?
Как только Алёна задаёт этот вопрос, я сразу понимаю, что решение уже принято. Могу говорить Герману всё, что угодно, но… конечно, я перевожусь. И дело не в должности, и в деньгах, и не в нём самом, хотя… тут я, возможно, обманываюсь в какой-то мере.
Мне всё равно… всё равно, где жить, где работать, я не связана обязательствами, не связана семьёй (об этом Герман, наверное, уже узнал, посмотрев в моём личном деле). Питер? Москва? Нижний? У чёрта на рогах? Какая разница…
Хотя… опять же, возможно, Герман готовит мне мой персональный ад, потому что… потому что есть моменты, о которых даже сейчас мне стыдно вспоминать. Я ведь тогда некрасиво поступила. Очень некрасиво. Впрочем, и он хорош!
Что это я всё себя виню? Он первый начал!
— Варя? — голос Алёны возвращает меня в реальность. — Ты куда-то мыслями уплыла.
— Я перевожусь, — твёрдо отвечаю.
— А я нет, — с извиняющимся видом она жмёт плечами. — Так что…
Мне очень жаль терять такую помощницу, как Алёна. Мы хорошо сработались, но у неё в Москве своя жизнь и жених, поэтому, можно сказать, к такому ответу, я была готова.
— Всё нормально, дорогая, я понимаю, — подмигиваю, а затем с заговорщицкой улыбкой предлагаю: — Может, ты приготовишь нам по чашке кофе и… расскажешь, что болтают про нашего нового шефа?
— А как же… я мигом!
Видно,
Герман Маркович Островский, двадцати восьми лет отроду, ну это я и сама знала, а вот дальше… Не женат, детьми не обременен, последние четыре года трудился на одну из крупнейший аудиторских компаний «КМПГ» аж в самой Швейцарии, вернулся и, видимо, решил попытать счастья в самостоятельном плавании, купив уже готовый бизнес. Какое совпадение, что именно тот, где работаю я! Каким образом его выбор пал на фирму Возова, тайна покрытая мраком. В друзьях экс-шефа замечен не был. Тёмная лошадка, словом. Явился с утра пораньше, навёл шороху, организовал экстренное совещание с руководителями департаментов, ликвидировал ненужный балласт, огорошив сообщением о переводе офиса в Питер. Спасибо, что не на Сахалин, как сказала Лерочка из бухгалтерии. Скуп на слова, строг, чувством юмора не наделён, уверен в себе, консервативен до жути и повсюду таскает за собой личного секретаря. Даму неопределённого возраста в очках с высокой кичкой на голове, словно серый кардинал незаметно передвигающуюся по офису и строчащую пометки в толстенном синем блокноте.
— Характер нордический… — добавляю я задумчиво.
Всё это описание напоминает мне Германа, но в то же самое время и противоречит многому, что я о нём знаю.
Как говорится, из песни слов не выкинешь, а общего прошлого — не сотрёшь.
Как не пытайся. Хотя я пыталась… конечно, пыталась. Островский стал моим лекарством после самого тёмного периода в жизни, а потом… потом мне потребовалось уже новое лекарство от самого Островского.
Решая не тянуть кота за хвост, я иду в отдел кадров. Улыбаюсь коллегам, некоторым, уже бывшим, а некоторым, таким, как я сама, согласившимся на перевод. Подписываю все нужные приказы и протоколы и испытываю непреодолимое желание заявиться к Островскому в кабинет лично, чтобы сунуть бумаги под нос. Ты хочешь его позлить или просто хочешь увидеть? — спрашиваю саму себя и не могу быть уверенна, что готова дать стопроцентно честный ответ.
03
До вечера мы больше с Германом не видимся. Упаковка вещей не занимает много времени. В моём кабинете почти нет ничего личного, потому что даже в работе я — перекати поле. Так проще: жить то там, то здесь, не привязываясь к вещам, проводя в дороге большую часть жизни. Хватает одной коробки, чтобы уложить мои пожитки. А папки с бумагами и прочую рабочую макулатуру упаковать могут и без меня.
Мы договариваемся с Алёной завтра посидеть где-нибудь после работы, чтобы «отпраздновать» мой перевод и её увольнение. Странный такой праздник получится, с неким горьким привкусом. Впрочем, иногда перемены к лучшему, даже когда отправляют тебя одним точным ударом в нокаут.
До конца рабочего дня остаётся ещё два часа, но я понимаю, что в офисе уже делать нечего, поэтому решаю сбежать домой. Там дел в два раза больше, да и вещей тоже.
Спускаюсь на скоростном лифте на первый этаж и, отвечая на одно из сообщений в рабочем чате, семеню к выходу, но наталкиваюсь на преграду.
Чья-то рука, придерживающая для меня дверь, одновременно и перегораживает выход.
Приходится прервать своё занятие и вскинуть голову.
И наткнуться на Островского, нацепившего на себя полный «покер фейс».