Ботаники не сдаются
Шрифт:
Тьфу, черт!
Я не могу открыть глаза, но протягиваю руку и нащупываю сотовый. Подношу к уху.
— Алле…
А в ответ тишина.
— Клон, если это ты — отзовись или иди к черту. Я всю ночь не спал.
— Где Катя?
Что у брата с голосом? Связки, как натянутые гитарные струны. Катя? Какая Катя?! Но голос в трубке звучит удивленно и неожиданно звонко, и я прошу, накрыв глаза
— Фигасе! Клон, что за шутки? Тебе что, одно яйцо отрезали? Не звени…
— Это кто? — динамик вдруг отзывается громко и требовательно, и я догадываюсь сквозь полудрему — не брат.
— А ты кто?
— Эй, я первый спросил!
— А я второй.
— Где Катя?! Я тебе сейчас сам яйцо отрежу, козел, если не ответишь! И не только яйцо! Я спрашиваю, где Уфимцева?
Ах, Уфимцева. Я убираю ладонь и приоткрываю глаз — девчонка спит, повернувшись ко мне лицом, сдвинув к себе все подушки. И это я — жадина?
— Слушай, парень, ты за разговором следи. Я ведь могу и обидеться. Не ори, спит твоя Катя. Разбудишь.
— Как спит? Где?! Почему у тебя ее телефон?
— Рядом спит, на диване. А телефон выпал, наверно, когда мы с ней… неважно. Не твое дело.
— Что?! Слушай, ты, смертный! Если с ней что-нибудь случится, если хоть пальцем Катьку тронешь, я тебя убью! Клянусь Дракулой! Я тебя найду и…
Кем? Чё за фигня? Пришлось отключить сотовый. Совсем. Тем более, что он, как оказалось, не мой. Должно быть, выпал из кармана Очкастика, когда мы боролись.
Боролись — смешно. Там силы-то в руках, как у котенка. Боялся поломать, когда под собой чувствовал. Хотя девчонка оказалась на удивление шустрой. И острой на язык. Вывела из себя во всех смыслах. Снова пришлось бороться, чтобы отобрать пульт. Правда на этот раз не сдержался, куснул в шею. Жаль, что клыки отрастить не получилось, а то бы с удовольствием крови выпил. Теперь вот снится еще, как будто мне ее в реале мало…
Я смотрю на тонкое лицо, спрятанное за волосами. На полуоткрытые, нежной формы губы и подбородок. На очки, смешно съехавшие на нос.
А все-таки удивительная она — эта Уфимцева. Совсем девчонка еще, а столько знает. И неужели я ошибся и у нее есть личная жизнь? Хм, похоже на то. Пацан не шутил, вспылил всерьез. Значит, и в поцелуях она вполне разбирается, не зря на меня так таращилась. Все-таки странные они люди — ботаники.
За окном уже рассвело, но задернутые шторы хранят полумрак. Я подношу запястье к лицу. Часы показывают без пяти минут шесть. У нас с Зубрилкой остался максимум час, чтобы поспать. Я роняю руку и закрываю глаза… И королева аудитории тут же снисходительно улыбается и позволяет сыпать формулами дальше: «Продолжай, Воробышек, продолжай…»
— 26 —
Мы проспали целых четыре! Так и не поняли, кто проснулся первым, но оба вскочили и заметались
— Посторонись, Клюв! Потерпишь… — прошипела девчонка и точнехонько вписалась в узкую щель, захлопнув дверь перед моим носом. В умывальнике полилась вода…
— Эй, я не понял, кто в доме хозяин?
Но зато собралась быстро — свернула густые волосы в узел, натянула очки, куртку, рюкзак, кеды и, как заправский спринтер встала у выхода на старте.
— А реферат? — важно пискнула, когда я собрался открыть замок. Выскочила на лестничную площадку первой и впечаталась носом в каменную грудь старухи Семеновны, вставшую стражем на пороге.
Так вот, кто нас разбудил? Нужно было сразу догадаться. Важный вид соседки — поджатый рот и прищуренный глаз, сказали о том, что она поймала меня с поличным и сейчас страшно довольна этим фактом. Наверняка соображает, чего бы мне, бесстыднику, вменить.
Смешно. В каком веке она вообще живет? Люди давно перестали стесняться тех, с кем спят или проводят ночь, если никому не должны.
— Доброе утро, Семеновна. Ну что еще? Телефон глючит или вновь соль закончилась?
Старуха не растерялась. Ответила, внимательно рассматривая смутившуюся под ее взглядом Зубрилку. Уперла руки в бока, и не думая отступать в сторону, чтобы дать незнакомке пройти.
— Она самая, Вань. Соль. Думаю: дай гляну, а вдруг ты дома, возьму рюмочку. Ноги-то у меня уже старые, чтобы за солью в магазин бегать. А ты почему не в институте? Прогуливаешь? А Илюша знает?
— У Илюхи своих дел хватает, чтобы мне сопли подтирать. А соли нет, Семеновна, и сегодня не будет. Приходите завтра.
Я захлопнул дверь и сунул ключи в карман. Вскинул сумку на плечо, вырастая за Очкастиком. Девчонка дернулась было сделать шаг, но не тут-то было. Семеновна стояла насмерть.
— А это кто такая? — подозрительно нахмурилась. — Что за девица? Я слышала, как вы за стенкой шурымурничали! Нехорошо, милочка, к одиноким парням ночами шастать. Можно и с животом остаться! Твои родители-то знают, чем вы тут с Иваном занимаетесь? Вот девицы нынче пошли — прости господи! Никакого стыда и совести! То одна, то другая! Ванька-то, бесстыдник, всем хорош, а вы и липнете! Вот Женечка, та приличная девочка была. Аккуратная и при очках. Я ее как увидела, так сразу Илюше сказала — бери, не сомневайся!
— А эта вас чем не устраивает, Семеновна? — я усмехнулся. Историю знакомства соседки с сестрой я знал не понаслышке. — Тоже приличная и при очках. Правда, она яд с собой носит — цианистый калий, и мечтает кого-нибудь убить. На хомячках тренируется, мелочь злобная, уже сотню передушила. Не удивлюсь, если она завтра какую-нибудь старушку по-тихому грохнет. Всю ночь о вас расспрашивала. Это она с виду мирная, а на самом деле мне ее на поруки дали, чтобы охранял. Сейчас вот в полицию веду сдавать. Так что запомните ее в лицо, Семеновна. Потому что она-то вас точно запомнила, я ее знаю. Если вдруг придет — не открывайте. Не советую!