Бой тигров в долине. Том 2
Шрифт:
– Пока не готово. Господин адвокат, уже поздно…
– Да-да, ухожу. Спасибо за нотариуса.
Он замешкался у двери, отвечая на телефонный звонок матери. Рыженко тем временем сложила вещи в сумку и подошла к шкафу.
– Мама, я перезвоню из дома, – бросил Кирган в трубку и сунул телефон в карман.
Повинуясь внезапному порыву, он снял с вешалки шубу и подал Надежде Игоревне. Она взглянула недоуменно, но повернулась к нему спиной и просунула руки в рукава. Виталий почувствовал запах ее духов. Господи, неужели следователь Рыженко пользуется духами? Почему-то эта мысль показалась ему крамольной, ведь духи – атрибут Женщины, а следователь Рыженко – это следователь Рыженко, бой-баба,
Они вместе вышли из здания на улицу. Едва спустившись со ступеней на тротуар, адвокат поскользнулся и растянулся во весь рост. Надежде Игоревне даже показалось, что он застонал от боли. Портфель выпал из его руки и отлетел в сторону. Она подняла портфель и склонилась к Киргану.
– Помочь? Вы ничего не сломали?
Кирган неуклюже поднялся и принялся стряхивать снег с одежды.
– Кошмар какой-то, – сердито пробормотал он, – неужели нельзя придумать какую-нибудь химию, чтобы люди не падали в такую погоду?
Надежда Игоревна протянула ему портфель.
– Спасибо, – с признательностью сказал он. – Надежда Игоревна, вы на машине?
– Нет, я на метро.
– Тогда позвольте, я вас отвезу. – Виталий решительно подхватил ее под руку. – Ну вы сами посмотрите, что творится на улице! А если вы упадете? А если, не дай бог, что-нибудь сломаете? Нет-нет, ничего не хочу слушать, я вас при такой гололедице одну не отпущу.
Она собралась было отказаться жестко и решительно, перспектива ехать с этим адвокатом ее не прельщала, но, совершенно неожиданно для самой себя, обнаружила, что послушно садится в его машину.
– Куда вас везти? – спросил он.
Рыженко назвала адрес. Некоторое время они ехали молча, потом тишину нарушил голос Киргана:
– Надежда Игоревна, помните, я вам сказал, что настоящая любовь способна на многое, а вы удивились, что мне об этом известно.
– Помню, – равнодушно ответила она.
– А почему вы так сказали? Почему вы считаете, что я ничего не знаю о настоящей любви? У меня что, на лбу это написано? Или вы собираете сплетни о моей личной жизни?
Она молчала, отвечать на вопрос ей не хотелось. Ярко, словно все произошло только вчера, вспомнилась вся история с уголовным делом по обвинению группы скинхедов в убийстве девочки с ярко выраженным кавказским типом внешности. Надежда Игоревна была тогда в плохом состоянии, она никак не могла оправиться после похорон мужа. В деле был протокол допроса одного из свидетелей, допрос провел оперативник, а письменное поручение следователя в деле отсутствовало: то ли забыли составить документ, то ли забыли подшить, но в любом случае эти показания были получены с нарушениями и не могли на суде считаться источником доказательств. И самое обидное, что допросить этого свидетеля в суде не представлялось возможным: он уехал в Латинскую Америку работать по контракту на три года. Кроме того, поскольку дело было групповым, его вели несколько следователей, и когда к делу подключили еще одного следователя, то забыли вынести постановление о включении его в следственную бригаду. И все доказательства, собранные этим следователем, в суде были признаны недействительными. Чисто бюрократические ошибки позволили адвокату Киргану добиться оправдания своего подзащитного. А ведь он знал о том, что у нее, у Надежды Игоревны Рыженко, погиб муж. Но ни с чем не посчитался, использовал ее слабость, ее горе в своих целях, чтобы заработать деньги, которые ему щедро отвалили родители оправданного. Рыженко точно знала, что люди они более чем состоятельные. Неужели Кирган сам не понимает этого? Похоже, что не понимает,
– Потому что вы не понимали, как мне было больно и тяжело, – злым ледяным голосом произнесла она. – Я потеряла любимого мужа, я была сама не своя, ничего не соображала, конечно, я напортачила и накосячила в деле, а вы этим беспардонно воспользовались, хотя вина вашего подзащитного была очевидна и сомнений у стороны обвинения не вызывала.
– Простите меня, – тихо проговорил он. – Я очень виноват. И перед вами, и перед всеми. И перед самим собой тоже.
Она не собиралась спрашивать, что он имеет в виду. Но почему-то спросила.
– Я действительно не понимал вашего состояния и не мог вам по-настоящему сочувствовать, потому что сам до определенного момента не знал горя. Ударов судьбы не знал. Как-то она меня берегла, охраняла, что ли, а может, я просто такой вот везунчик. Даже мой отец отмечал, что меня судьба щадит. Потом настал момент – и я понял, что натворил. Но было уже поздно.
– Почему? Почему поздно? – спросила Надежда Игоревна, хотя ничего такого спрашивать не собиралась. Слова словно сами слетали с ее языка.
– Вам действительно интересно?
Они стояли на светофоре, и адвокат повернулся к ней, тревожно заглядывая в глаза. Или ей показалось, что тревожно? С чего бы этому безжалостному монстру тревожиться? Наверное, это не тревога, а собранность хитреца и интригана перед очередным ложным выпадом.
– Я бы послушала, все равно ведь едем, – ответила она как можно более равнодушно.
Поток машин двинулся на зеленый сигнал, их подрезал какой-то массивный внедорожник, Кирган еле успел вывернуть руль и сквозь зубы что-то пробормотал. Рыженко показалось, что это были злобные и нецензурные слова.
– Что, передумали рассказывать? – поддела она Киргана, выждав, когда маневр останется позади.
– Ну, если вы настаиваете… Видите ли, Надежда Игоревна, в той истории со скинхедами я тоже пострадал. Как ни дико это звучит. Много лет назад у меня был роман, я тогда работал в юридической консультации и уже был женат. Роман с девушкой из армянской семьи. Она забеременела, я дал ей денег, чтобы сделала аборт в надежной клинике, с хорошим наркозом, ну, вы сами понимаете…
Рыженко кивнула, рассеянно глядя на дорогу. История давнего романтического приключения не казалась ей интересной.
– Больше я эту девушку не видел. Сначала она взяла больничный, потом и вовсе уволилась. Она никогда больше мне не звонила. Прошло время, и я о ней забыл. А когда после вынесения приговора вышел из здания суда, она подошла ко мне. Черная, страшная, исхудавшая, одни глаза остались. Я ее с трудом узнал.
Он снова замолчал. Рыженко подождала немного, потом не выдержала:
– И что? Что она вам сказала?
– Что девочка, убитая скинхедами, – ее дочь. И моя, соответственно. Она тогда не сделала аборт, решила рожать. И получилось, что я своими стараниями, замешанными на ваших вполне объяснимых и простительных ошибках, выпустил на свободу убийцу собственной дочери.
Слова давались ему с трудом, он говорил все тише и медленнее. Впрочем, подумала Надежда Игоревна, может, это вовсе и не от переживаний, а исключительно оттого, что дорожная обстановка из-за усиливающегося снега и темноты становится более напряженной и требует от водителя полной концентрации внимания.
– Но это… – проговорила она, – как-то сомнительно. Вы сказали, девушка была из армянской семьи, значит, фамилия ее была точно не Иванова. Ладно, я знаю, что мужчины легко забывают о своих романах, но вы же не могли не отреагировать на фамилию потерпевшей. Вы что же, и фамилию своей любовницы забыли?