Боярин. Князь Рязанский. Книга 1
Шрифт:
Я стоял, поникнув головой. Потом поднял взгляд на Дмитрия.
— Слово даёшь?
— Даю.
— Не обманешь?
— Нет.
Я стоял, сложив опущенные руки перед собой и смотрел ему в глаза. Глаза не врали.
— Я верю тебе, князь, — сказал я, надавил пальцем на камень перстня, и сделал маленький шаг к нему, чуть выдвинув вперёд свою правую руку раскрытой ладонью вверх.
Он поднялся с кресла и подошёл ко мне. Посмотрел на мою ладонь, и уверенно пожал её. Яд из моего перстня смочил ему ладонь.
— Не волнуйся так, — сказал он, растирая мой «пот» другой ладонью. —
— Согласен. Это и есть настоящий «политик», — подтвердил я его слова и свои мысли, тщательно смывая яд с тонкой силиконовой перчатки «под натуральную кожу». Хотя я и принял противоядие, но гигиену никто не отменял, да и пригодиться ещё может сей «реквизит».
Фамильный перстень князей Телятевских, отданный мне дедом Михаилом, я переделал «на всякий случай» ещё там, в двадцать первом веке и заполнил димексидом, смешенным один к трём с весьма распространённым здесь «долгоиграющим» ядом.
— Дайте пожрать, командиру.
— Чой то ты по-немецки заговорил, княже, как из Новогорода пришёл? — Спросил, хитро щурясь, десятский, поливавший мне из фляги, отдавая рушник.
— Заговоришь тут… У них… Этих… Немцев по городу ходит… Как собак. «Гав-гав-гав», «гав-гав-гав», токмо и слышно, то собака, то немец лают.
Все, рассмеялись.
— Садись, командир. Ешь кулеш, — сказал Гринька.
Мы сидели на положенных на землю сёдлах и обедали, когда приехал гонец от князя Дмитрия Шемяки, и передал мне ответную грамоту, лежащую в том же футляре.
Утром мы выехали в обратный путь. Проскочив новгородские земли, по своим мы ехали не спеша. Доехав до Твери и переночевав на подворье князя Микулина, то есть меня, мы двинулись на Москву.
— Я рад тебя видеть, Михась — сказал Иван, обнимая меня.
— И я рад. Здрав будь, Великий Князь.
— Привёз что от Шемяки?
— Привёз, сказал я, но боюсь Василь Василичу ответ Шемяки не по нраву будет.
— Читал, штоль? — Удивился он.
— Не-е-е… Спрашивал князь моего совета. Не знал, как слово пишется.
— Какое?
— ***.
— Ах он паскудник, — засмеялся Иван. — А ты?
— А я, чо? Мое дело маленькое, отдал, забрал, привёз. К нему бы сходить. К князю Василию.
— Пошли. Занемог он вчера.
Пройдя по переходам из палат в палаты, мы вошли в покои князя Василия. Он полулежал на подушках, и привстал на звук открываемой двери.
— Кто тут?
— Сын ваш с бояричем Михаилом Телятевским.
— И уже князем Микулинским, — глухо добавил Василий. — Пусть подойдут.
Мы подошли, а он помолчал.
— Молва волной катится впереди тебя от дел твоих, Михаил. Зачем Микулинского князя убил? Мог бы просто покалечить, или пришибить слегка.
— Так получилось, Василий Васильевич. Слишком он большой оказался. Упал неудачно и шею свернул.
— Ты ври, токма не мне, — засмеялся князь. — Упал… Шею ему сломал, вот он и упал.
Иван изумлённо смотрел на меня. Я посмотрел на него, пожал плечами и улыбнулся.
— Лыбится он ещё… — нарочито грозно сказал князь. — Слышал, что князь Дмитрий преставился намедни?
— Да отколь? — Искренне удивился я. — «Как он так быстро узнал?» — Подумал я.
— Тихо отошёл. Вчера в ночь. Что, хворый был, когда с тобой говорил?
— Да нет. Бодрый.
— Странно.
— Странно, — согласился я. — За сердце держался и всё потирал грудину левой рукой. А так… Бодрый был, — повторил я.
— Ну и пёс с ним, — сказал Василий — Чо он мне отписал хоть? Опять какую-нибудь пакость. Любит он глумиться… Любил, прости Боже правый… Давай уже, читай, не томи.
Ко мне подошёл чтец, взял у меня грамоту и вскрыв её, обомлел. Он стоял рядом и мы с Иваном видели, что там было… Нарисовано. Мы посмотрели друг на друга, и Иван закричал:
— Ах он собака! Охальник хренов.
— Что там, не томите. Не уж-то опять «уд» нарисовал?
Я засмеялся:
— Да, князь. А ещё он меня спрашивал, как слово татарское пишется. Через «у» или «йу».
Тут засмеялся и князь. По-доброму, мягко.
— Вот и нету, охальника, один только *** и остался от дел его.
— Что хочешь, за труды твои?
— Рязань, — коротко сказал я.
— Широко шагаешь, — сказал Василий Васильевич задумчиво.
— Посуди сам, Великий Государь. Иван Фёдорович, князь Рязанский, то к ляхам склоняется, то к тебе. Скокмо раз ужо? Тулу, Берестье отдал Витовту. То, Юрию помогал, то, тебе. И татарве продастся.
Я помолчал.
— Да и жить ему осталось недолго. А кто за его сыном Василием приглядит?
— Я тебе наказал за моим Иваном приглядывать…
— Приглядывать надоть за тем, кто пригляда требует. Кого воспитать надобно. А Иван ваш, здравый князь, разумный. Да и вы ещё долго жити будете. А через три лета татары на нас пойдут, литвинами понукаемы. Там войско пора готовить.
— Какие литвины? Кого понукают?
— Улу-Мухаммед хана, кто выкормил? Витовт. И Сайид-Ахмада. Сайид-Ахмад, вообще, родился там, и натурально вскармливался в Литве. Литвины выступают против нас и на севере, и на юге. Не трогал бы ты, Князь, север, пока. Пусть живут. Мы с Великим Новгородом хорошую торговлю ведем. Оттуда и металлы, и много что другое идет. Оружие. Не воевал бы ты с ними. Им дорога торговлишка. Они своего не упустят, и не будут воевать с тобой. А вот Литва с татарами…
— Ты кто такой, чтобы так говорить со мной? — Взбеленился Великий Князь. — Наслушался речей дурных вражьих и мне дурь в голову вплетаешь!? Вот я тебя! — Он замахнулся на меня посохом, но я стоял не близко, да и посох… так и остался висеть в воздухе.
— Не испугался? — Спросил он.
— Чего мне бояться? Не за себя болею. За правду стою.
— Откель знаешь это? Молод ещё. Правду…
— Любопытный я. Давно сам учусь. Уши есть.
— Уши есть, да слышат не то… — Он помолчал. — Витовт нас всех выкормил. Царство ему небесное… Да и с Улу-Мухамедом у меня договор и обязательство перед ним… Кнутом бы тебя… поучить. Слишком дерзок и глуп. Учится он! А как воев готовить будешь? Чем народ кормить? В Рязани людишек хоть и немного, татарами побиты да усобицами, мором съедены, да и они есть хотят. Мы сейчас у них корм отберём, и вымрут они у тебя за зиму. А там и татарин придёт…