Боярин. Князь Рязанский. Книга 1
Шрифт:
Почти вся сотня моих бойцов, за исключением стражников, была задействована в обеспечени «нашей» безопасности. Княжеская усадьба была огромной, и сотни бойцов едва хватило, чтобы перекрыть территорию. Людишки в усадьбе мне были неизвестные, ситуация в Рязани тоже. Чем чёрт не шутит. Или меня захотят укокошить, или кого из бояр, чтобы на меня повесить жертву. Оно мне надо? Так начинать «столовать»?
— Что Касим? Махмуд Казанский? Не озоруют? — Спросил я воеводу.
— С нами пока. От Казани нам сейчас толку мало. Их ногаи
— Понятно. Расскажи, Фёдор Иванович, чем живёт сейчас Рязань? Как и чем ворога встречать собирается? Ведь придет же ворог.
— Придёт, Михаил Фёдорович, — вздохнул воевода. — Засечную черту строим. От Оби уже почитай сто вёрст проложили. Годим пока. Туляки к нам тянут.
— Тулякам в оба конца тянуть, а вам в один. Чем приписные работные занимаются?
— Стену городскую чинят. Руду болотную жгут. Московский заказ. Зима скоро, новую скоро наберут, а эта ещё лежит.
— Дело нужное, но чем дольше она лежит, тем лутче для неё. Стену чините, засеку ставьте далее, туляков не ждите, а железо жечь бросьте.
— Великий Князь просил железа боле слать.
Я посмотрел на него. Помолчал.
— Великий Князь Василий Васильевич теперь меня просит, и спрашивает с меня. Потому, перечить мне не надо, — тихо сказал я. — Если есть резон, говорите, обсудим. С кондачка, я тут менять ничего не буду, но новое ждите обязательно. Я под Москвой завод кирпичный ставлю. И здесь обязательно поставим.
Воевода молча качнул головой. Боярин сказал:
— Людишек мало.
— По последней сказке семь тыщ?
— Сёдни и того мене.
— А дружины ваши большие?
— Да куды там, воев по пятьдесят у кажного боярина. Не боле.
— Упарился я уже, — сказал я. — К столу пора.
— Мы посидим малеха… Да, Федор Иваныч? — Спросил боярин воеводу.
— Сидите. Пойду ополоснусь, — сказал я и, вышел из парилки.
В мыльне никого не было. Быстро обмывшись, я накинул халат, и вышел в предбанник. За столом сидели бояре, и пили квас.
— С лёгким паром, Михал Фёдорович. Как баенка?
— Баенка? Хороша баенка. И пар лёгкий, спаси Бог.
— Рубцы у тебя по телу… Вроде молод ещё, чтобы столько получить… Не бережёшь себя? — Спросил хитро Семён Вердерев.
— Берегусь… Не без этого. Но, как без ран в бою? Ежели токма в шатре прозебаться… Ты тоже не обделён рубцами, Семён, а скокма тебе годков, двадцать три?
— Так, — сказал он. — А тебе, Князь?
— Шестнадцать завтра будет.
— Я и говорю… Силёнок ещё не набрал. Поберечься надо. Не встревать в сечи. А то ненароком… Как бы не сложил головушку.
Я посмотрел на него и сказал:
— Кому положено сгореть, тот не утонет. А на счёт возраста и силёнок… В кулачном бою померимся.
Из мыльни вышли, напарившиеся
— Разговор будет тайный, потому разливальщиков не будет. Сами управимся. Семён, не в обиду стольником побыть?
— За честь приму, Михал Фёдорович, — сказал он, и спросил с намёком, — Только сёдня?
— Как наливать будешь…
— Понял, — сказал он, и наполнил серебряные кубки искристым и пузырчатым мёдом.
— Здравы будем, — сказал я.
— Будем, — в один голос ответили они, и дружно выпили.
Семён сразу подлил каждому.
— Вот так дружно и дела бы делать, — сказал я, и помолчал. — Великий Князь зовёт Орду воевать.
— Какую Орду? — Спросил воевода. — Их сейчас много.
— Астраханскую. Хана Кичи Мухаммеда. Не одним, конечно, воевать. Вместе с Касимом и Махмудом.
— Не пойдут они. Махмуда сейчас ногайцы заедают, как гнус, а Касим без старшого брата не пойдёт.
— А мы их постараемся уговорить. Мне встреча нужна с Касимом. Он в Рязань часто ходит?
— Как в Звенигород засобирается за податью, так и заходит в Рязань. Он дань сам собирает. Не доверяет никому. Тут его подворье стоит. С последним поездом зерна поедет.
— Понятно, значит тут ещё, в Касимове?
— Тут, куда ему деться. Со своими соколами зайцев да лис гоняет в степи. Любит он это дело. Предыдущий князь рязанский, Иван Фёдорович тоже любил с Касимом соколов пускать.
— И я люблю. Отправьте к нему гонца с приглашением на охоту. Завтра же.
— Сделаем, Михал Федорович.
— К слову… Мы своё зерно тут оставляем. Я с Москвой из своей мошны рассчитался.
Спалось мне после баньки и мёда пенного очень хорошо. С зорькой встав, я сделал ежеутренний комплекс упражнений для тела и духа, спустился в мыльню и помылся. Утро было прохладным. Близилась осень. А в бане было тепло.
Толстые брёвна и маленькие окошки со ставнями, закрывавшимися изнутри, не давали ей остывать. Да и очагу, обходившая двор стража, не дала загаснуть. На втором этаже спала караульная смена. Я распорядился устроить пока так, пока не построят баню при казарме. Дверь из парилки в мыльню была открыта, и помылся я в тепле.
— Нужен душ… — Подумал я, поливая себя из тяжёлого деревянного ковша.
В предбанник, где я одевался, зашёл ключник.
— Здрав будь, Михал Фёдорович. Какие будут указания? — Спросил он, с опаской поглядывая на меня.
— Спаси Бог, Федот Кузьмич. Ты писать, читать умеешь?
— Грамоте обучен, и нашей, и греческой.
— Тогда так… Заведём пластины деревянные с воском для письма, на которых я тебе буду писать то, что надо сделать. На стене ларь небольшой повесь. Там лежать будет. А ты на ней будешь помечать, что сделал. И трость не забудь приладить к доске. На верьве. Чем писать. Кузнец есть на дворе?