Боярин. Князь Рязанский. Книга 1
Шрифт:
Глава десятая
Тракт на Смоленск был широк и накатан, как каток. Февраль стоял не снежный, морозный. Впереди себя я отправил две сотни стрельцов, сопровождавших послов князя Олельковича. Чтоб послы не учудили какой «козы», да и не згинули случайно.
А сам Князь Александр ехал со мной в спецкарете. С металлической печкой посередине и встроенном в неё самоваром, с двумя спальными местами. Таких же карет, в нашем поезде было ещё пять. Для сменного обогрева сопровождавшей нас
Стрельцы наловчились меняться, пересаживаясь в кареты, не останавливая хода ни карет, ни лошадей. Забавлялись, тренируясь в джигитовке…
Ехали ходко. Ночевали перед Вязьмой, в степи, раскинув палаточный город. Кареты были особые. При необходимости, все стороны кареты раскладывались в виде креста, и становились лежанками.
Из шести карет получалась деревянная площадка в виде квадрата со сторонами тридцать метров. Над площадкой натягивался тент, поддерживаемый гранями карет и дополнительными шестами. Края тента крепились по периметру к «полу». Сто пятьдесят человек с относительным комфортом могли ночевать в степи в любой мороз. Пожаробезопасность соблюдалась за счет хорошей изоляции труб и печей. Я хвалил себя за это изобретение. Ежесуточные потери в виде замёрзших или обмороженных солдат меня не устраивали.
Утром, хлебнув кипятку с сухарями, собрав палатку и кареты, мы тронулись дальше. В Вязьму не заезжали, хотя оттуда приходили ходоки с хлебом солью. Приняв хлеб-соль, поблагодарив за приглашение и сославшись на спешность, мы уехали.
Следующая остановка была под Смоленском, затем в Толочине, и, наконец, в Минске. В Минске мы задержались на два дня, а потом разъехались. Послы повернули на Вильно, а я со своим «десантным батальоном» двинулся на юг, в сторону маленького, но очень важного местечка Лоева Гора, стоящего на слиянии Днепра и реки Сож.
Там находилась единственная мелководная, почти сухопутная, переправа через Днепр, по которой переходили и неприятели, и караваны купцов с юга. Переправа называлась «Татарский брод», и это было единственное место, где можно было пройти между болот Полесья и Гомеля. Это был очень важный торговый тракт.
Путь до Лоева мы осилили за двое суток особо не торопясь. Лоев, действительно, стоял на крутом левом берегу Днепра, как и сообщали, читанные мной ранее, справочники, и представлял собой небольшую крепость. Ворота крепости сейчас стояли запертыми.
— Видчиняйте! — Орали мои вои из авангарда, столпившись у ворот. — Бо с пищали шмальнём!
— Хто такие, шоб указывать? — Язвительно спрашивали с башни ворот.
— Люди Михаила Рязанова. Наместника Царя Русского.
— Мы такого не знам. И хто такой Царь Русский, тоже не знам, — крикнул другой голос.
— Могут и пальнуть с пищали сдуру, али стрелу пульнуть… Сходи, Григорий, скажи им, что у нас грамота от Князя Литовского.
Григорий доскакал до ворот и, показав грамоту, крикнул:
— Вот грамота Князя Литовского! Зови старшого!
На башне молчали долго, потом голос крикнул:
— Вяжи на бечву, грамотку свою.
— Ох, говорун, быть тебе сёдня на конюшне битому! — Крикнул Григорий, но грамоту привязал.
— А ты хто такой, штоб грозить?
— Я — твой новый воевода, дурья голова!
— Дурья голова и воевода? — Засмеялись сверху, но вдруг, как-то резко, смех, всхлипнув, оборвался, будто от удара.
— Ну, я тебя… Прошка, сукин сын! Отворяйте ворота, бисовы дети! — Закричали сверху. В сумерках не было видно, но слышно, что на башне, кто-то явно раздавал зуботычины и затрещины.
Ворота распахнулись наружу обеими створками. На входе угадывалось несколько фигур. Зажглись факела. В их огне фигуры вооружённых людей прорисовались четче. К Григорию вышел крупный рыцарь в доспехах. Они о чём-то поговорили. Разговора слышно не было, но вскоре Григорий громко крикнул:
— Первая и вторая сотни на право! Третья и четвертая на лево! Марш-марш!
Я постоял и посмотрел, как двойные колонны втекают в ворота деревянной крепости. Григорий подъехал ко мне, и переводя дух сказал:
— Михал Фёдорович, там воевода местный. Говорит, из рыцарей только он один остался, а войск в крепости, акромя крестьян местных, никого нет. Все ушли в Гомель.
— Да и хрен с ними… Нам проще будет… Разместить дружину есть где?
— Есть. И казарма, холодная правда, и по домишкам расселим.
— В казарму печи с карет поставить, если с каретами не войдут.
— Войдут, я посмотрел. Ежели боковины с карет снять.
— Ну, обустраивайтесь, я потом проверю. Веди к воеводе.
С последним конным мы въехали в крепость.
— Я наместник Царя Русского Василия Васильевича в Княжестве Литовском — Михаил Фёдорович Рязанов, как вас величать?
— Я Степан Подкидышев — рыцарь войска Литовского. Остался в крепости один из воев, акромя крестьян местных. Вроде как — воевода.
— Веди в замок, Степан. Там поговорим. Ты стражника не убил, чай? Железом своим…
— Да не… у меня для них дубина есть. Она мягкая… Слегка по спине прошёлся, да по ливеру малость… Чтоб княжью руку не забывали.
— Ты с ними полегше теперь.
— Так теперича вы пришли, крестьяне со службы уйдут…
Так мы беседовали, идя до деревянного «замка». Мои палаты были более похожи на крепость, нежели эти, явно недавно поставленные хоромы. В хоромах было холодно. Одна единственная печь прогревала только одну комнату. Трубы у печи не было. Дым уходил в отверстие в потолке.
— «Всё с начала», — подумал я тоскливо, но потом сам себе сказал: «А ты как хотел? Кисельные берега? Вперёд, и с песней! На каждом новом месте будет всё сначала».