Боярин. Князь Рязанский. Книга 1
Шрифт:
— Таак у нас, што, община, штоль? — Изумлённо откинулся на лавке дед.
— Пока да. Как первый урожай соберём, так поглядим, как жить далее. Но казна даёт деньги, инструмент, жильё, лекарство и всякую другую помощь тем, кто пойдёт в казённую общину. Коллективное хозяйство называется. Колхоз. В колхозных домах проведём воду и… Расспросите у Григория Ивановича, что там будет. Коль урожая на прокорм хватать не будет, деньгами казна выдаст.
Кто не захочет в колхоз — будут сами жить, но десятину в казну платить. Земли берите, сколько хотите, но токма, обрабатывать её придётся своими руками.
— Так столько её обработаешь, руками своими?
— А не будет рук других. Все в колхозах будут, да и не по закону это Российскому не родовитым холопов иметь.
Мы помолчали. Дед ожесточённо теребил бороду.
— У меня работных трое. Куды их теперича?
— Ты, Афанасий Никитич, человек работящий?
— Ну… дык… — опешил он. — Мы и сами выращивали… Пеньку, лён обрабатывали, и торговали сами… — Он не понимал, что мне сказать.
— В колхозе можешь делать тоже самое. И коли лучше всех делать будешь, то и лучше всех жить будешь…
— Интерес другой… — Хмуро сказал он.
— Другой, согласен. А тебе много надо? В могилку с собой не возьмёшь ведь…
— Детям оставлю, внукам… — продолжал хмуриться Афанасий.
— Детям и внукам нужен лекарь хороший и бесплатный, грамоту разуметь и малую, и высшую, в университете. Бесплатно. И промышленником государевым ежели захотят, стать, а может министром.
Кто такой министр, и что такое университет, дед точно не знал, но мои слова на него подействовали…
— Грамота — великая вещь… — Сказал Афанасий. — Без щёта и письма никуды.
— А знать, где руды лежат, каменья разные, злато-серебро…
— И этому научат?! — Изумился дед.
— Всему научат. Всё, уважаемые! Совет кончен.
Наши охотнички настреляли зверья много. Очень много.
— Григорий, вы всех оленей перестреляли?
— Перестреляешь их… — сказал он довольно. — Там стада… Не мерянные. И кабанья… Всё в порытьи. Гляди! Один на воз!
Кабан, на которого указывал Григорий, был огромен. Килограмм двести — точно. Увидевший мой взгляд «воевода» Степан, подошёл ко мне и гордо сказал:
— Я стрельнул…
— С чего? — Удивился я.
— Григорий Иванович свою пищаль дал. Хороша пищаль. — Он завистливо на неё посмотрел.
— «Порох бы туда ещё нормальный… Цены бы ей не было», — подумал я про себя, но калийной селитры ни у Феофана, ни у профессора Русина, химическим способом, пока не получалось. А добывать селитру естественным путём слишком долго. Селитрянницы заложили три года назад, и надо было ждать ещё минимум четыре. Хоть я и посоветовал вместо извести засыпать сразу золу, но это не на много сокращало процесс. Вся надежда была на «переговоры» Феофана с бактериями.
Глава одиннадцатая
Зиму выжили на мясе, сале, и рыбе. Круп и хлеба было мало. Поставки из Московии стали затруднительны. По Литовскому княжеству шли бунты, и по трактам шастали вооруженные шайки. Хлеб, в основном, поступал с беженцами. Проводили бартерный обмен. Мясо — на крупу.
К концу мая в нашем городке по учету казённого миграционного приказа, которым командовал Афанасий Никитич — «старшой» первого задержанного нами обоза, проживало девятьсот пятьдесят два гражданских жителя и гарнизон из шестисот бойцов.
За сошедшим льдом по реке пошёл пиленный лес. Его сплавляли по Соже брёвнами, а на отмели возле крепости вылавливали.
Я прокатился зимой по Соже до лесной вырубки, и удивился, на сколько здесь были прямее русла рек, чем на имеющихся у меня картах. Крутых поворотов не было вообще, и поэтому брёвна скатывались по реке, как по маслу. Лес решили забрать сразу после ледохода, потому что в Гомеле сидели повстанцы, и мы ждали их нападения. О том поведали наши доглядатаи.
Не могли они не прийти, зная, что здесь окопался вражеский гарнизон московитов, аж с целым наместником царским во главе. И они пришли. На множестве небольших судёнышках и паре крупных, на которых, я разглядел в свой прицел, имелось по две пушчонки. Все суда, выйдя, из Сожи, встали у левого берега Днепра, сразу напротив крепости. Вероятно, увидели частокол, перекрывавший доступ на правый берег.
Мы стояли с Григорием на смотровой площадке моего замка. Пушечные порты крепости были закрыты. Мы не стали пока достраивать деревянную крепость, а лишь установили пушечные гнёзда. У нас было тоже четыре пушки, но немого побольше размером.
— Хочется шрапнель нашу на судах проверить. Может сразу шмальнём? — Спросил Григорий.
— Если первыми стрельнут, сразу залп. А пока годи…
Я разглядывал пришельцев и русло Сожа. Что за пришельцы, я так и не понял, а вот на Соже увидел то, что ожидал.
— Всё, Григорий, они попали.
— Дай глянуть, Михал Фёдорович.
Я намотал ему на руку кожаный ремешок, прикреплённый к оптическому прицелу, чтобы не уронил, и передал его Григорию.
— Вижу, Князь, вижу! Голова из устья торчит.
Тем временем, один из двух больших ушкуев, двинулся к нашему частоколу.
— Переговариваться будут… — Явно с сожалением, пробормотал Гришка, и вернул мне оптику.
Я промолчал, разглядывая нападающих. Человек двести у них было. И они могли на парусах подняться вверх по реке и по суши напасть с тыла.
— Подай сигнал «голове».
Гришка просвистел сигнал, и вслед за ним бахнул выстрел, выбросивший в верх красную ракету. «Голова» каравана из сцепленных между собой в три ряда, брёвен спустилась до устья Сожа и вышла в Днепр. Шедшие на голове бойцы на ялике оттянули пенковый канат на правый берег и закрепили за ранее установленное вкопанное бревно. Путь на верх по Днепру был перекрыт брёвнами.
Устье Сожа закрылось брёвнами, раз за разам наваливающимися на плот и создавшими большой залом. Противоположный берег Днепра, заросший ольхой и кустарником, для волочения даже небольших лодок был не пригоден, без подготовки. А времени у противника не было.