Боярин. Князь Рязанский. Книга 1
Шрифт:
Переночевали мы с Григорием в карете. В «хоромах», теплушке, как назвал её Степан, уже спали какие-то бабы и дети. Сходив и проверив, как разместились бойцы и караул, я заметил, что моя карета стоит на улице с протопленной печкой, а Григорий своими переминаниями и покряхтыванием, явно на что-то намекает.
— Григорий, а пошли, как мы спать… Мясо вяленное есть?
— И мясо, и к мясу…
Мы сбросили с себя железную сбрую, и удобно разместились в карете. Погрызли сушёного мяса, запив кипятком, хлебнули по очереди из Григорьевской фляги, и улеглись. Я провалился в тишину сразу.
Разбудил не забываемый с детства сигнал трубы: «вставай-вставай дружок с постели на горшок…». Систему звуковых сигналов для своих воев я создал с «нуля», значительно упростив для запоминания, создав образы в стихотворной форме. К известным сигналам побудки и на обед: «Бери ложку бери бак и хватайся за черпак», я придумал: «Тревога-тревога, враг ходит у порога!», «Спать пора», «В строй, в строй, в строй».
Умывшись и оправившись, мы пошли с Григорием смотреть, как сработали наши «котельщики» на новом месте. Завтрак проходил штатно. Накормив «воеводу» Степана, и поев перловой каши со смальцем, мы пошли на обход местности. Крепость стояла ладная. Изъяна в ней, кроме ничтожных запасов провизии и воды, мы не увидели. Осада на сутки, не более. Наш основной фураж и корм ещё не прибыли, и ожидались к только завтрашнему вечеру.
За частоколом умещалось три казармы, примерно на пятьсот человек, небольшая усадьба воеводы, называвшаяся «замком», стоявшая на возвышенности, и около тридцати, мазанных глиной домов, покрытых соломой. Я понял, что с деревом тут проблемы.
Взойдя на наблюдательную площадку «замка», мы оглядели окрестности. Под нами лежала белая извилистая полоса Днепра и устье Сожа. Высота обзора была около ста пятидесяти метров. Отсюда был виден, справа по реке, брод, зимой совсем перемёрзший, с нагромождениями ледяных торосов.
Нормального строительного леса в округе не наблюдалось. Только далеко впереди за днепром, выше по течению Сожа виднелась полоса елей. По дальности, «на глаз», получилось километров десять.
— Григорий, видишь лес? — Я показал рукой. — Прямо сейчас посылаешь сотню. Пусть рубят, пилят. По лету по реке сплавим.
— Так и делали, — встрял в разговор Степан.
Сегодня, без своих железяк, и выглядел, как человек, а не «робокоп». Он был одет в тулуп, яловые сапоги, и с удивлением посматривал на наши с Григорием валенки. — Што за поножи таки? Доспех?
— Сапоги из шерсти валяной. Тёплые. Ты на службу ко мне пойдёшь?
Тот кивнул головой.
— И тебе дадим. Григорий, присяга с собой?
— Так точно, Великий Князь!
— Читай ему. Пусть клянётся. А ты, — обратился я к Степану, — повторяй за ним все слова.
Григорий раскрыл командирский планшет и достал кожаную папку, отделанную золотом, с отпечатанной на пергаменте присягой, и стал читать.
— Я, Степан Подкидышев…
— Я, Степан Подкидышев…
— … торжественно присягаю на верность своему Отечеству…
— … торжественно присягаю на верность своему Отечеству…
— … государству Российскому и его государю-царю…
— … государству Российскому и его государю, царю…
— … Василию Васильевичу…
— … Василию Васильевичу…
— … а также, лично Великому Князю Михаилу Фёдоровичу Рязанову…
— … а также, лично Великому Князю Михаилу Фёдоровичу Рязанову…
— … строго выполнять требования уставов, приказы командиров.
— … строго выполнять требования уставов, приказы командиров.
— … На сём клянусь своей верой и верой своих отцов.
— … На сём клянусь своей верой и верой своих отцов.
— Крещёный православной верой? — Спросил я.
Он смущённо потупил глаза.
— Да тут уже, и так, и так окрестили. — Вздохнул он.
— У нашего Царя-Батюшки нет разницы. Церковь — единая. Коли есть крест, целуй и крестись, нет — просто крестись. — Сказал я, и перекрестился на восходящее солнце.
— А пошто ты на солнце крестишься? Огневик, штоль?
— Христос и Бог на небе?
— Да…
— А солнце? Ты хоть глядя на пенёк крестись, или на куст ракитный, Бог везде один.
Он озадачено почесал под шапкой, а потом перекрестился, глядя на солнце.
— А храма в крепости, пошто нет?
— Татары пожгли два лета тому назад. Лес заготовили просушили, первые венцы заложили, а плотник возьми, да помри… Некому строить…
Я почесал, отросшую за три года, бороду.
— Покаж рукой, где?
— А вон, — показал он на левый по стороне Днепра угол стены, где, действительно стояли стеллажи досок и брёвен.
— Не растащили?
— Как можна, Великий Князь? Храм же… Басурманов у нас нет.
— А поп?
— И попа нет.
— Найдём. У нас на Руси, Царь-Батюшка — глава церкви. И тут так будет. Его волей и я, как его правая рука, тут церквой править обязан. И назначать попов и снимать.
— Иди ты… — вырвалось у Степана. — Прости, Великий Князь, обмолвился.
— Не повторяй ошибок, воевода, держи свой язык, пока он есть, в узде. Я строг, хоть и молод.
Степан упал на колени.
— Прости язык мой…
— Прощаю. Пошли к церкви. Григорий, кликни к храму плотников. Пусть поглядят.
— Есть, командир, — сказал он и бегом стал спускаться по лестнице.
— Видишь, какая служба у меня. Только бегом. И только по команде, по уставу. Устав — это такой список правил. — Ответил я на его вопрос в глазах. — Григорий тебя научит. Будешь у него в подчинении. Он — полковник. В команде у него полк в пятьсот воев — бойцов по-нашему. Ты присматривайся пока, спрашивай, ежели что не понятно, да ему подскажешь, что сам знаешь. Мы тут засеку ставить будем, вон до того холма.