Боярин. Князь Рязанский. Книга 1
Шрифт:
— Вот, Великий Князь, тута мы сушим растения, делам вытяжку силы и духа из них с помощью крепкой водки, здеся смешиваем зелья между собой.
В помещении, светлом, (из венеции привезли не только оптические стёкла, но и обычные) и просторном, стояли столы, шкафы, склянки и специфический запах. Иван морщился и поглядывал на меня, молча спрашивая: «чего привёл».
— Тут есть самое интересное, — я указал на прибор, стоящий на столе под колпаком. — Такого нет ни у кого в мире. Это мелкоскоп. Можно разглядывать очень мелких животных. Миколка, покаж Царевичу.
Миколка — парень лет тридцати — степенно подошёл к прибору, что-то вложил под объектив, глянул в окуляр, и указав рукой сказал:
— Прошу глянуть сюда. Токма руками не троньте. Руки лучше назад спрятать.
Иван заглянул в бронзовую трубу и отпрянул.
Оглянувшись на меня, потом на Миколку. Тот просто сказал:
— Блоха. Дохлая.
— Страсти Христовы. — Царевич с опаской заглянул снова. — Матерь Божья…
Миколка покрутил колёсики и сказал:
— А это ейные глаза.
— Я не буду глядеть, — сказал Иван, ища поддержки у меня.
— Не боись, Царевич. Это просто блоха. Мелкая тварь. Но сильно убольшенная в этом приборе. Там стёкла особые. Миколка, покаж ему каплю воды.
Всё шло, как в банальной истории про «мелкоскоп» Василия Шукшина. Да и чего другого разве стоило ожидать, показывая микроорганизмы людям пятнадцатого века? Тут во третьем тысячелетии не много кто видел микробов в микроскопе…
Главное, царевич понял, что сырую воду пить нельзя, особо из Москвы реки. И понял он ещё, как важно учить наукам народ.
— Я тебя, Иван Васильевич, что хотел попросить… Не мог бы ты стать учредителем университета. Краковскому университету более ста лет, пора и Российскому родиться.
— Михась, а где мы возьмём профессоров, ректора, кто учить будет? Родить не сложно…
— Механику, математику — могу я, медицину и биологию — Феофан… — Я помолчал, и, решившись сказал: — И ректор у нас есть. Он был профессором Краковского университета и в других университетах работал.
— Кто таков?
— Михаил Иванович Русин. Он себе такое прозвище взял, потому, что родом из Московского Перемышля. И везде, где бы он ни был, себя велел записывать именно так, а не на латинский манер. Очень преданный России человек.
— А откуда он здесь?
— Уже три года у меня…
— Как так? И почему никто не знает?
— Он болел сильно. В том лете, когда ты свадьбу играл, мне привезли его полуживого из Кракова. Он и завещание уже написал. С миром простился. А я ему с гонцом снадобье передал, и ему полегчало. По зиме он приехал сначала в Москву, потом в Рязань. Там у меня приказ лекарский под руку свою взял. Школу открыл. Математику и другие науки давал детворе. Он из Польши двух своих учеников позвал. И вместе с ними народ рязанский лечит. У него знаешь сколько знакомых в неметчине… Сильно уважаемый профессор.
— Ну ты Михась… Как всегда… У тебя ложка к месту. Что ж ты его скрывал от меня и Государя.
— Он сам сильно просил. Суеты и шума не хотел. Да и тайно уехал из Кракова. Всё-таки не до конца верил, что вылечился. Лихоманка у него заразная была. Завещание своё изменил, правда. Не все деньги раздал… Очень богатый… На лекарствах и лечении он там шибко много денег заработал.
— Да мы ему… Да он у нас…
— Правильно мыслишь, Иван Васильевич. Поговоришь с Царём? Я уже и место присмотрел. На Воробьёвых горах.
— Так это долго строить… — поскучнел Иван.
— Пока у меня начнём. Я у себя уже внутренний двор перекрыл, полы настелил. Сейчас там плотники столы стулья ставят. Он там сейчас плотниками командует. Пошли познакомлю.
Мы вышли из «аптеки», и вошли в рядом стоящие двери, ведущие сейчас в мой университет. Для учебных аудиторий боковые окна вредны, и я сделал окна на «потолке». Чтобы с верхних рядов можно было наблюдать за звёздным небом через собранный Миколкой телескоп.
В аудитории работа кипела. Плотники устанавливали ряды учебных столов, ступенями поднимающихся к потолку. За верхним рядом парт уже устроили смотровую площадку и монтировали деревянную станину для телескопа.
Именно возле неё я увидел Михаила Ивановича. Его терпению явно подходил конец. Он утром узнал, что телескоп собран, и уже сегодня ночью хотел его проверить. Для него это было чудо чудесное. Подзорную трубу даже он собирал из картонных трубок и двух линз, но пятикратное увеличение не давало удовлетворения. У меня был, примерно, трехсоткратный. Зеркала и линзы заказывали в двух местах: зеркала в Голландии, линзы в Венеции. Заказал в Голландии и зеркальце с отверстием для осмотра полостей.
— Михал Иваныч, хватит стоять над душами мастеровых, спускайтесь, я Вам гостя дорогого привёл.
Профессор легко спустился по ступенькам. Это был тридцатипятилетний сухопарый мужчина с длинными тёмно-русыми вьющимися волосами, стянутыми на затылке лентой. Одет он был в чёрную льняную рубаху и такие же штаны, заправленные в коричневые сапоги. На руках у него были надеты кожаные перчатки. В помещении было тепло.
Профессор, заметив мой взгляд, сказал:
— Занозы везде, пся крев. Хожу ругаюсь.
— Ваше Высочество, — обратился я к Царевичу, — позвольте представить — Русин Михаил Иванович… профессор нашего будущего университета.
— Здравствуйте, Михаил Иванович, — с восторгом и патетикой, обратился к нему Иван. — Мне только что Князь рассказал о вашем чудесном исцелении и согласии возглавить Русский Университет.
— Московский, — добавил я. — у нас ещё их будет много.
— Да-да… Московский… Как ваше здоровье? Всем ли обеспечены?
— Здравствуйте, Иван Васильевич. Спасибо за заботу. У Михаила Фёдоровича жить и трудиться — грех жаловаться. Не по младости разумен и внимателен к науке. Сам — великого ума учёный. Говорит, нигде, кроме монастыря не учился. Русский самородок.