Боярин. Князь Рязанский. Книга 1
Шрифт:
— Николай Петрович, в каземат его под строгую охрану, но сперва, прямо тут и сейчас, эту одежду всю снять, переодеть в тюремное, обыскать. В одежде могут быть тайные иглы ядовитые, аккуратнее. Это мастера… На пакости. Все места на теле обыскать. Даже под шкурой. Потом промыть нутро…
— Да знаю, Михал Фёдорович…
— Повторенье…
— Мать ученья… Помню я.
— А потом допрос до третей степени включительно: явки, пароли, агентура, простые информаторы, болтуны. Помнит он всё и очень много.
Пока я говорил, Поппеля предварительно скрутили по рукам и ногам. Я подошёл
— Вот смотри, — показал я Фомину на небольшую выпуклость между основаниями большого и указательного пальцев левой руки. — Знаешь, что это? Амфора с ядом. Куснёт себя за руку, и уйдёт из жизни. А ты говоришь… А ведь я тебя учил… У людей болевой порог разный. Может он вообще боли не чувствует? Так он себе в тело, что хочешь засунет. Никогда не суди о противнике по себе. Если ты не можешь, другие смогут запросто. Начните с «правдивого зелья» феофановского.
— Будет сделано, командир. Всё учтём.
— Всё не учтёте, — озлился я. — Никогда не считай, что всё учли… Всегда сомневайся… Действуйте.
Николай показал на руку Поппеля одному из своих людей и тот, достав нож, вскрыл её. Там, и вправду, оказалась керамическая ампула. Потом его переодели в серую тюремную одежду, и потащили бессознательного в подвал.
Я его спровоцировал специально. Расслабил. Он поверил сначала в свою для меня ценность, как курьера, а потом наглость и гонор взяли верх над осторожностью. Слишком близко я сидел, и уж слишком им всем угрожал, жутко блефуя. А сейчас психологически он упал. Моральное право убить его или пытать, я получил.
Очень долго я его не выпущу. Даже если он добровольно будет мне рассказывать каждый день по истории, как Шахерезада, тысяча и одна ночь — это уже три года. Меня он пока не увидит. Только «добрые» и усердные лица специалистов тайного приказа.
— Двойников ему нашли?
— Живого из наших подобрали. Такой же длинный жердина, токма бороду сбривать пока не хочет, зараза. Кажет, тятька заругает.
— Ты скажи, князь тебя так спрячет, никакой тятька не найдёт, пока борода не отрастёт.
— Да уговорим, ништо. Щас одёжу немецкую ощиплем и нарядим. По кабакам пустим. По-немецки он, как по-русски… Как договорились, в общем, так и сделаем. Вечером, прислуге в своём особняке покажется, поночует, а утром уйдёт и всё… Этот немец в своей одёжке дюже примелькался всем, не спутает никто. А «жмура» длинного сыщем… Время до тепла ещё есть. Пока снег стает.
— Работайте… — сказал я, — это хорошая добыча.
Когда за Николаем закрылась дверь, я повалился в кресло. Тело «ходило ходуном». Меня бил озноб и наполняла злоба. Эти твари испоганили всю Европу. Воспитали садистов и извращенцев. В этом мире процесс уже ушел так далеко, что развернуть его будет ох, как не просто. Да и возможно ли? Но я буду стараться… — говорил себе я, трясясь в кресле. Уж сколько раз думал я, глядя в оптику, что пора применять её по назначению.
Успокоившись, я допил свой кофе, плеснув туда добрую порцию вишнёвого «шила». Тоже продукт исключительный, скажу я вам… Выпив кофейно-вишнёвый «ликёр», я пошёл в спальню. Тихонько пролез под пуховое одеяло, подполз под бочок к молодой жене и вырубился. Великое дело российская сиеста.
Проснулся я от томления в нижней части тела, а открыв свои глаза и увидев глаза жены, я понял почему…
— Ларису Ивановну хочу, — сказал я, и притянул её к себе…
Глава тринадцатая
Если в Минск я въехал тайно, в сопровождении лишь трёх воев, зато выезжал, большим поездом. За нами увязалось всё семейство моей Ларисы Ивановны вместе с ближайшими минскими родственниками. Торгашеская и предпринимательская жилка присутствовала в этом роду испокон веку. И они все горели желанием осмотреть мои заводы и цеха. Потомки этого древнего прусского рода вели своё начало от Феофана. Но не это главное…
Пруссия тогда, естественно, не была полноценным государством. Правили вожди-маги, каждый в своём районе, локализованном либо между русел рек, либо болотами, либо чем-то ещё. Но совет вождей выбирал себе старшего, и вот этим «старшиной» долгое время был какой-то по счету пра-пра-прадед моей жены. И после него вожди из их рода избирались в своём кругу правителями. То есть теми, кто правил межродовые взаимоотношения. Ну и возглавлял оборонительные, а иногда и наступательные, войны.
После того, как попытки католической церкви «перековать» народ Польши затормозились, уперевшись в «упрямство» прусов, очередной её «папа» убедил польского правителя отдать северные, непокорные земли, Тевтонскому ордену сроком на двадцать лет. Левонцев никто не спросил, и на их территории обосновался филиал Тевтонского — Левонский орден.
Повоевав с рыцарями и потеряв массу лучших людей, прусы решили влиться в навязываемое им «европейское» общество, продолжая следовать традициям предков. Создав свой тайный Прусский Орден, они вынуждены были разбиться на родовые и территориальные группы. Этим орденом и руководил отец моей Ларисы.
Когда я в первый раз встретился с Иваном Михайловичем при подготовке захвата власти в Ордене и Польше, он на меня впечатления не произвёл. Но невысокого роста, не богатырского телосложения, он оказался полон такой энергией и внутренней силой, что при его желании от поднесённого им пальца загорались даже свечи. К счастью, иной магией он не обладал.
Да и эту энергию он использовал на благо развития своего дела, торговли и судостроения. У него была небольшая верфь в Данциге. Кораблики, у него выходили ладные, крепкие и элегантные. Кораблестроение в это время было на подъёме. И я вложился своими деньгами в развитие его верфи.
После создания ими Прусского государства Шаст, по сути, стал тайным правителем Пруссии, поэтому, я нисколько не «привирал», называя его дочь царевной.
Увидя мои газовые лампы, освещавшие громадные залы наместнического «замка», он удивился качеству обработки металла, стекла и принципу работы «усилителя света».
Они с Царем ехали в одной карете, и всю дорогу до Лоева обсуждали мои достоинства.
На тракте из Минска в Лоев я устроил три ямщицкие станции с новыми постоялыми дворами и трактирами. Здесь нас ждали, и путь до Лоева мы проехали без приключений, можно сказать, с комфортом.