Боярин
Шрифт:
– О чем это он? – тихонько спросил я Григория.
– Нас на смотр царьградского войска зовут, – так же тихо сказал он.
– Что ж, – обрадовался я, – вот и посмотрим, так ли хороши ратники у василиса, как о них говорят.
– Малуша, – сказала Ольга сестре, – вели Загляде, чтобы снеди и напитков нам вслед послала. Судя по всему, это надолго.
– Хорошо, матушка, – и Малушка скрылась в дверях.
«Матушка…»
Сестренка совсем маленькой была, когда Ингварь-волчара матушку нашу, княгиню Беляну, с дозорной башни детинца коростеньского столкнул.
– Знаешь, Добрынюшка, – как-то сказала мне Малушка, – я же
– Это ничего… ты не плачь… просто знай, что она всегда с тобой… – А что я ей еще сказать мог?
Толстяк между тем отошел к своим и замер в ожидании.
– Претич, – позвала Ольга.
– Что, матушка?
– Всех десятников и самых смышленых ратников с собой возьми. Им это на пользу пойдет. Да пусть во все глаза смотрят. Пускай все примечают да на ус наматывают, может, пригодится…
Потом она к нам повернулась:
– Ну что? Пойдем, посмотрим, чем нас василис стращать собрался? – И улыбнулась.
Солнышко уже за полдень перевалило, а войска все шли и шли нескончаемой вереницей. Сначала пешие, потом запряженные четверками колесницы, потом вновь пешие, за ними конница, и так без конца…
– Что-то притомилась я, – вздохнула княгиня, которой уже надоело взирать на блестящие на солнце щиты и сияющие доспехи. – Когда же это кончится?
– А может, и вовсе никогда, – сказал Никифор.
Он ненадолго отлучался, как он сказал, по великой нужде, и вот теперь вновь появился под навесом.
– С чего это ты взял? – спросил его Претич.
– Да я тут ненароком кое-что подглядеть сумел, – пробасил черноризник с таким видом, будто разгадал великую тайну мироздания.
– И чего же ты подглядел? – Ольга снизу вверх посмотрела на жердяя.
– А вот чего. – Довольный столь пристальным вниманием к себе, Никифор оглядел нас и зашептал: – Прихватило у меня живот, видать, квасу опился, вот и скрутило. Ну, я и рванул обратно к Маме. Не стану же я посреди улицы порты спускать. Бегу к монастырю, а у самого в утробе урчит – боюсь, не донесу…
– А покороче можно? – прикрикнул на ученика Григорий.
– Покороче… – растерялся жердяй. – Мне та дорога очень длинной показалась. Но все же успел, – ощерился он.
– Ну и?.. – Ольга начала злиться.
– На обратной дороге заплутал я немного, – сказал черноризник. – Но Господь не оставил. Вывел на соседнюю улицу, а там… – он помолчал немного, разжигая наше любопытство, а потом сказал: – Там воины переодеваются. Им на подводах снаряжение подвозят. Они старые доспехи с себя скидывают, в новые наряжаются и прямиком сюда шагают. Мимо вас проходят, кружным путем обратно возвращаются, а там их уже новые доспехи, и щиты, и стяги ждут. Меня один заметил, так по ноге копьем огрел. Вон какой синечако оставил, – и Никифор задрал ризу, оголяя почерневшую от удара ляжку.
– Срам прикрой! – велел ему Григорий. – Ишь, гузно заголил.
– Понятно, – вздохнула Ольга. – Нам отсюда лиц-то не видно. Да и кто будет в воинов всматриваться? Они уж небось по пятому кругу мимо нас шагают. И с конниками наверняка то же самое. Хитрит василис. Нас обмануть старается [81] .
– И зачем ему это нужно? – пожал плечами Претич.
– От страха это, – сказал я. – Вон давеча мы
81
Действительно (согласно византийским источникам) в Константинополе существовал подобный «парадный полк», единственной «боевой задачей» которого было вводить в заблуждение иностранцев
– Ага, – закивал жердяй. – Там русичи Царь-город с землей ровняют.
– Так, – Ольга платочек в кулаке скомкала и на проэдра Василия прищурилась, – Забуд, – окликнула она одного из холопов, – иди-ка, позови этого толстомясого сюда. Сейчас послушаем, что он нам запоет.
Тот сидел в отдалении, окруженный своей свитой, подремывал, лишь изредка бросая скучающий взгляд на проходящих мимо ратников.
Вначале, когда мимо нас протопали первые воины василиса Царьградского, Василий принялся объяснять княгине преимущества византийского войска. Сам он, судя по всему, в военном деле был не силен, и оттого пояснения его были путанны и малоинтересны. Сводились лишь к восхвалению талантов василиса да к частому поминанию Бога Иисуса и матери его, которые будто бы охраняли и защищали святое воинство на полях сражений. В качестве примера толстяк поведал давнюю историю о нашествии обров на Константинополь.
– Эти гадкие людишки, – пищал он, – мерзкие варвары, порождение Преисподней, подошли к стенам Святого города, вокруг сея смерть и разорение. Они долго пытались взять неприступные стены. Люди в городе стенали и плакали, вознося мольбы Всевышнему. Отцы Церкви неустанно взывали к Божественной защите, и тогда случилось чудо. – Он сделал паузу, осенил себя крестным знамением и снова запищал: – Пресвятая Богородица укутала город своей сияющей ризой и не допустила поругания великих святынь, не отдала город на разорение дикарям и обратила бесчисленные вражеские полчища в постыдное бегство*.
* Авары (обры) – племенной союз, главным образом тюркоязычных племен, изначально живших на Волге и северном побережье Каспийского моря. Одна из трех ветвей единой тюркской группы (авары, булгары, хазары). Появились в Европе в результате распада гуннской монархии. В середине VI в. они проникли на Дунай, где образовали Аварский каганат. Обры (так их называет русская летопись) совершали набеги на окрестные народы. Византийские источники сообщают, что авары (обры) доходили до Константинополя. И от захвата города спасло непосредственное вмешательство Богородицы. Чудо Покрова пресвятой Богородицы – праздник, равночтимый и православными, и католиками (у нас отмечается 14 октября), связан именно с этим событием.
Я переводил сказку проэдра не столько для Ольги (княгиня и сама понимала толстяка), сколько для остальных. Претич со своими десятниками внимательно выслушали мой пересказ, а потом один из русичей сказал:
– Выходит, не такая уж грозная сила у василиса, коли он врага до своего стольного города допустил.
– И чего-то не сильно им Богородица помогла, – улыбнулся Претич, – когда Олег щит свой над воротами Царь-города прибивал.
Естественно, этого я проэдру переводить не стал, да ему не до того было. Он вновь принялся Бога своего расхваливать, его человеколюбие и всепрощение превозносить. Долго его княгиня слушала, а потом повернулась ко мне и сказала: