Боярин
Шрифт:
Меньшиков проползает дальше, чтобы осмотреться. Я отгребаю к краям снег, освобождая прошлогоднюю листву, застилаю убежище срубленными мешающимися ветками. Оценив получившееся ложе, подрубаю еще веток. Жаль, что рядом нет хвойных деревьев. С сосновыми ветками получилась бы более мягкая «перина». Ложусь, чтобы опробовать постель и понимаю, что подняться уже нет сил. Глаза непроизвольно закрываются и я проваливаюсь в глубокую дрему.
Просыпаюсь оттого, что жутко замерз. Судя по сгустившемуся в убежище полумраку, снаружи явно вечереет.
Где же Алексашка? Рядом более плотный, нежели подо мной
Мысленно посетовав на товарища, что тот не догадался развести хотя бы маленький костерок, задумываюсь над тем, каким образом это сделать? Ни спичек, ни зажигалки у меня нет. А как вообще в этом мире огонь добывают. Помню из истории, что было какое-то огниво, но что это такое, не имею ни малейшего представления.
От раздумий отвлекает шорох веток, и со стороны реки внутрь вползает Меньшиков.
— Где тебя носит? Чего не отдыхаешь? Костерок есть чем запалить? — задаю один за одним вопросы.
— Там дым, — тычет в сторону реки вползший.
— Какой дым? Лес, что ли, горит?
— Нет. Дымком с той стороны несет, — объясняет парень. — Кто-то на ночлег остановился. Наверняка Петр Лександрыч.
Слова Алексашки порождают во мне надежду на теплую ночевку и хоть какой-нибудь ужин. Я, конечно, понимаю, что если у костра такие же беглецы, как и мы, то вряд ли у них с собой могут оказаться съестные припасы. Однако, как говорится, надежда умирает последней.
Ползу вслед за товарищем, но, вспомнив, что забыл саблю, возвращаюсь и с трудом нахожу ее в темноте среди срубленных веток. Когда подползаю к Меньшикову, тот внимательно рассматривает противоположный берег, оставаясь под прикрытием кустов.
Хотя уже и изрядно стемнело, однако на открытом льду мы будем отчетливо видны. К тому же, по мере того, как темнеет, на чистом небе все ярче разгораются звезды. Да и луна, хоть ее отсюда и не видно, наверняка притаилась где-то за деревьями и выглянет в самый неподходящий момент.
Втягиваю носом воздух, пытаясь уловить запах дыма.
— Что-то я не чую дыма. Может, тебе показалось, дружище Александр?
— То сейчас ветерок от нас подул, потому и не чуешь, — объясняет тот, продолжая всматриваться в лес. — Я пойду. А ты, Дмитрий, обожди пока. Неча вдвоем наугад соваться. Как помашу, тогда двигай следом.
Не дожидаясь моего согласия, Алексашка, пригнувшись, вышел из-под ветвей и, опираясь на срубленную по моему примеру палку, быстро пошел к тому берегу.
Глядя на него, понимаю, что забыл свою палку в убежище, но решаю не лезть за ней. Реку и так перейду. А там, ежели надобно будет, срублю новую. Кстати да, надо подобрать подходящую лещину и вырубить себе шест. Благодаря дядькиным занятиям, я с шестом управлюсь гораздо лучше, нежели с саблей. Вот интересно, а почему он никогда не учил меня владению каким-нибудь самурайским мечом?
Добравшись до противоположного берега, Меньшиков растворился в темных зарослях. Через минуту снова вышел на лед и замахал мне рукой.
— Следов не нашел, но дымком попахивает ощутимее, — сообщает он, когда я добираюсь до него. — И вроде как голос слышал.
— В какой стороне?
Алексашка указывает вдоль опушки.
Снова пробую воздух носом, и опять никаких результатов.
Начинаем осторожно пробираться в определенном княжеским денщиком направлении. Это оказывается нелегким делом. Ломиться словно лоси через кустарник по понятным соображениям нельзя — мало ли кто греется у того костерка, к которому мы стремимся. По этой же причине нельзя выйти на открытое пространство. Приходится петлять в зарослях, выбирая проходимые промежутки меж кустов и стволов. Если бы не близкая опушка, то лично я от таких частых поворотов давно потерял бы направление. Опять же, на открытых местах и снега было чуть ли не по колено.
Я было пожалел, что поперся на ночь глядя за неугомонным спутником, но тут почуял запах костра. Да не просто запах дыма, а еще и явный аромат готовившегося на огне мяса. Воображение нарисовало румяные кусочки сочной свинины, чередующиеся на шампуре с маленькими помидорчиками, сморщенными от исходящего от углей жара. Рот наполнился слюной. Однако разум заставил настороженно остановиться.
— Сань, — окликаю двигающегося впереди парня. — Александр, погоди.
— Чего?
— Это не может быть Петр Александрыч. То кто-то другой.
— С чего ты так решил-то? — нетерпеливо спрашивает Алексашка. Ему явно не терпится скорее двинуться дальше.
— Ну, вот скажи, мог ли кто-то во время нападения догадаться прихватить с собой еды на всякий случай? Типа, вдруг придется по лесу улепетывать да заночевать. Могло такое быть?
Меньшиков некоторое время смотрит на меня, затем поворачивает голову в сторону доносящегося аромата, и его ноздри расширяются, втягивая воздух.
— Все одно надо проверить, — упрямо говорит он.
— Надо, — соглашаюсь, манимый надеждой разжиться хоть какой-то едой. — Но осторожно.
Далее двинулись еще более аккуратно обходя заросли. Хоть и стемнело уже изрядно, однако на фоне белого снега должно было быть отлично видно все движущееся. А вот если бы кто неподвижно стоял в карауле, то мы вряд ли смогли бы отличить темный человеческий силуэт от ствола дерева или густого куста. Потому мы более полагались на слух, нежели на зрение.
Алексашка останавливается и поднимает руку в предостерегающем жесте.
Прислушиваюсь. Слышны негромкие голоса. Слов не разобрать. Вопросительно смотрю на спутника — может, у него слух лучше. Правильно поняв вопрос в моем взгляде, он пожимает плечами, и мы продолжаем двигаться еще более аккуратно.
Через несколько шагов путь нам преграждает стена непролазных зарослей какого-то кустарника. Никогда не был особым ботаником, но, судя по колючкам, это терновник. Сквозь хоть и густые, но голые ветки виднеются отблески костра. Запах ароматного варева буквально бьет в нос и мутит разум. Прохожу несколько метров вдоль зарослей и, высмотрев, где они растут не очень плотно, опускаюсь на снег и ползу по-пластунски в направлении костра. Сабля мешается, и появляется мысль оставить ее, ибо все одно не умею пользоваться. Однако остаться совсем безоружным не хочется. Перехватываю ее обратным хватом — так ползти сподручнее.