Боярщина
Шрифт:
Эльчанинов встал и начал раскланиваться.
– Прощайте, милый друг, - говорил граф, обнимая молодого человека, - не забывайте меня, пишите; могу ли я бывать у Анны Павловны?
– Граф! Я вас хотел просить об этом. Позвольте мне предоставить ее в полное ваше покровительство. Вы один, может быть, в целом мире...
– Все будет хорошо! Все будет хорошо!
– говорил старик, еще раз обнимая Эльчанинова, и, когда тот, в последний раз раскланявшись, вышел из кабинета, граф опять сел на свое канапе и задумался. Потом, как бы вспомнив
В кабинет вошел камердинер в модном синем фраке.
– Какой сегодня день?
– Четверг, ваше сиятельство.
– А когда почта в Петербург?
– Сегодняшний день, ваше сиятельство.
– Вели приготовить верхового в город.
Камердинер вышел. Граф снова подошел к бюро и начал лениво писать:
"Любезный Федор Петрович!
К тебе явится с моими письмами, от 5 сентября, молодой человек Эльчанинов. Он мне здесь мешает, затяни его в Петербурге, и для того, или приищи ему службу повидней и потрудней, но он вряд ли к этому способен, а потому выдавай ему денег понемногу, чтобы было ему на что фланерствовать. Сведи его непременно с Надей. Скажи ей от меня, чтобы она занялась им, я ей заплачу; а главное, чтобы она вызвала его на переписку, и письма его к ней пришли ко мне. Надеюсь, что исполнишь.
Граф Сапега".
Написавши письмо, граф опять позвонил нехотя. Вошел тот же камердинер.
– Отправить страховым!
– сказал Сапега и начал ходить скорыми шагами по комнате, вздыхая по временам и хватаясь за левый бок груди. Ему не столько нездоровилось, сколько было совестно своих поступков, потому что, опять повторяю, Сапега был добрый в душе человек, - но женщины!.. Женщин он очень любил и любил, конечно, по-своему.
VIII
Спустя неделю после отъезда Эльчанинова граф приехал в Коровино. Анна Павловна была по большей части в беспамятстве. Савелий встретил графа в гостиной.
– Могу ли, любезный, я видеть больную?
– спросил граф, приняв Савелья за лакея.
– Она в беспамятстве теперь, ваше сиятельство, - отвечал почтительно Савелий.
– Все-таки я могу войти?
– Пожалуйте.
Граф вошел в спальню.
– Боже мой! Боже мой!
– вскричал он, всплеснув руками.
– Ах, как она больна! Она в отчаянном положении! Кто же ее лечит? Кто за ней ходит?
– Я за ней хожу, ваше сиятельство, - отвечал Савелий.
– Но как же ты можешь ходить? Это неприлично даже - ты мужчина.
– Мне поручил ее Валерьян Александрыч, - отвечал Савелий.
– Очень неосмотрительно сделал Валерьян Александрыч; ты можешь любить госпожу, быть ей верен, но никак не ходить за ней больною.
Савелий не отвечал.
– Как сыро, как холодно в комнате!
– продолжал граф.
– Бедная... бедная моя Анета! Часто ли ездит к ней по крайней мере лекарь?
– Лекарь не ездит, ваше сиятельство, - отвечал Савелий.
– Господи боже
– вскричал граф.
– Что вы с нею делаете! Вы хотите просто ее уморить! Это ужасно! Сегодня же, сейчас же перевезу ее к себе.
– Нет, ваше сиятельство, - возразил было Савелий.
– Что такое нет? Оставить вам ее здесь уморить?
– перебил граф.
– Я не могу отпустить Анны Павловны: она мне поручена, - сказал с твердостью Савелий.
– А я не могу оставить ее здесь, - отвечал граф, несколько удивленный дерзостью Савелья.
– Оставить, когда у ней нет ни доктора, ни прислуги даже, которая могла бы ходить за ней.
Слова его были отчасти справедливы. Служанки, редко бывавшие в комнатах и в бытность Эльчанинова, теперь совершенно поселились в избах. Один только Савелий был безотлучно при больной. Пригласить медика не было никакой возможности; Эльчанинов, уехавши, оставил в доме только десять рублей. Савелий, никак не предполагавший подобной беспечности со стороны приятеля, узнал об этом после. Услышавши намерение графа взять к себе Анну Павловну, он сначала не хотел отпускать ее, не зная, будет ли на это согласна она сама и не рассердится ли за то; но, обдумавши весь ужас положения больной, лишенной всякого пособия, и не зная, что еще будет впереди, он начал колебаться.
– Я не знаю, ваше сиятельство, - начал он не с прежнею твердостью, захочет ли больная переехать к вам.
– Чего тут больная! Она умирает, а ее спрашивать, хочет ли она помощи. Я сейчас возьму ее.
– Я не могу совсем оставить Анны Павловны; если вам угодно взять ее, то позвольте и мне быть при них.
– Ты можешь наведываться, пожалуй.
– Я должен быть непрестанно при них. Я поклялся в этом Валерьяну Александрычу.
– Это совершенно не нужно; у Анны Павловны и без тебя будет много прислуги.
– Я не слуга, ваше сиятельство, - сказал, наконец, Савелий, вынужденный объявить свое настоящее имя.
Граф с удивлением и с любопытством посмотрел на молодого человека.
– Но кто же вы?
– спросил он.
– Я знакомый Валерьяна Александрыча, - отвечал Савелий.
– Фамилия ваша?
– Молотов.
– Имя ваше, звание?
– Савелий Никандрыч, а звание - дворянин-с.
– И вы говорите, что Валерьян Александрыч поручил вам Анну Павловну?
– Да, ваше сиятельство.
– Но я полагаю, что это не мешает мне взять к себе в дом Анну Павловну; вы можете быть у меня, сколько вам угодно.
– Нет уж, ваше сиятельство, позвольте, я буду при них неотлучно.
– Как вам угодно, - отвечал Сапега, слегка пожав плечами, и потом прибавил: - Потрудитесь велеть подать карету.
Савелий вышел.
"Что это за человек?
– подумал граф.
– Он, кажется, очень привязан к больной и пользуется доверием Эльчанинова. Он может повредить мне во многом, но все-таки оттолкнуть его покуда невозможно, а там увидим".