Боярыня Матвеева
Шрифт:
Она перекрестилась:
– Прости меня, боже! Я верю, что ты не такой.
Цецилия и Роберт уехали из Москвы в субботу. Накануне соплеменник сказал Мэри, что купил «почти всё почти для всех».
– Я же не только делами тестя занимался – мне сразу несколько его знакомых надавали разных поручений.
– Так вот почему у Вас был такой странный набор дел и покупок! Я уж начала подозревать, что Вы шпион, который только притворяется купцом.
– Нет, я теперь торговец, – он вздохнул, – но отчасти и шпион тоже. Тесть и его знакомые очень хотят знать, будет ли война, чтобы не попасть впросак и не потерять
– Если не секрет – к какому выводу Вы пришли?
– Я пришёл к выводу, что они сами не знают. Помните, что говорил нам тот купец, с канатами?
– Андрей Соловый. Я запомнила, потому что «соловая» – это лошадиная масть, похожая, кстати, на цвет его волос.
– Ну да. Он говорил, что государя одни уговаривают воевать, другие – не воевать, а царь сам не знает, что делать. Мне кажется, что он ближе всех к истине.
– Простой купец?
– Знает же Ваш слуга, человек ещё более простой, про двадцать тысяч мушкетов!
– А это правда?
– Шведские коммерсанты мне сказали, что да.
Сказать об этом Артамону Сергеевичу или нет? Сначала Мэри решила не говорить: он сам видел Дугласа, слышал его вопросы, пусть и действует – но потом всё-таки рассказала.
Вечером, после ласк.
– Купцы всегда всё вынюхивают, ничего удивительного. Пожалуй, хорошо, что он пришёл к такому выводу.
«Значит, это неправда, или не совсем правда», – подумала Мэри.
– Но вот что мне интересно: насколько болтлив оказался Соловый?
Поскольку Мэри была переводчиком, то кое-что запомнила; но поскольку беседа Дугласа с Соловым мало её волновала, то далеко не всё. Любовник расспрашивал её так долго и подробно, что молодая женщина начала протестовать.
– Не капризничай, у меня тут свой интерес. Если Соловый будет действовать против меня, я скажу, что он выбалтывает тайны иностранцам, и приведу пример. Не только у тебя есть недруги.
Глава 18
Анна Леонтьевна Нарышкина оказалась круглолицей улыбчивой дамой, которая держалась с природной деликатностью. Пока Флора беседовала с господином Нарышкиным, Мэри показывала ей дом и отвечала на вопросы: Анна Леонтьевна про иностранную жизнь не знала почти ничего:
– Как же вы живете без церкви? Это даже нехорошо, что вам не разрешают её держать. Мы ругаем ляхов, что они преследуют православную веру, а сами так же преследуем католиков.
– Не совсем. Черкесы живут на своей земле, и то, что им запрещают их религию – несправедливо и ужасно. Католики же приезжают в Россию и должны уважать русские порядки.
– Ну… я бы разрешила.
– Спасибо, Анна Леонтьевна. Мне приятно, что ты это сказала.
Потом все четверо сели за стол.
Оба супруга происходили из небогатых семей тарусских помещиков и некоторое время назад сбежали вместе в Москву, где поженились без разрешения родителей.
– Но потом родители нас простили, и моя мама говорит, что я себе нашла лучшего мужа, чем она сама мне нашла, – рассказывала Анна.
– Аннушка вечно меня хвалит, – заметил её супруг с блаженной улыбкой.
– Лучше хвалить, чем ругать, – высказалась Флора. – А дети у вас есть?
– Есть. Девочка, Наташа. Ей скоро два годика будет.
– Какое красивое имя!
Затем Кирилл Полиектович дополнил рассказ жены: им было страшно уезжать в неизвестность, в таинственную столицу, но свет не без добрых людей: на постоялом дворе влюблённые познакомились с Матвеевым, который взял Кирилла на службу в свой стрелецкий полк.
– К нему там относились с недоверием, особенно возрастные стрельцы. Он мне так и сказал: «Кирилл Полиектович, мне здесь нужен свой человек». А когда я обжился, то и брата своего пристроил.
– Он добрый человек, – серьёзно сказала Анна Леонтьевна, – но с первой женой ему не повезло. Я надеюсь, что ты его будешь любить.
Мэри покраснела. Ей очень хотелось расспросить эту милую Анну про первую жену, но она вдруг решила для себя: не будет. И про его прежнюю жизнь не будет спрашивать, и про свою жизнь с Антоном не будет рассказывать.
Прошлое прошло.
Глава 19
Дядюшка продолжал «обретаться в нетях», то есть занимался хозяйством в своём поместье, но молодая женщина знала, в какую церковь он ходит, и обратилась к его духовнику. Отец Созонт обрадовался: добродушный лентяй и обжора, он никогда не нырял в глубины религиозной мысли, прихожан своих тоже туда не увлекал, но зато очень хорошо знал, что за каждого новообращенного ему будет поощренье от начальства. Племянницу Григория Петровича он встретил приветливо, учил её креститься справа налево, правильно кланяться, указал ей выучить «Символ веры». Мэри послушно ходила к священнику, кланялась, учила «Символ веры», но в силу многолетней привычки то и дело пыталась перекреститься слева направо. Однажды она спросила, в чём суть реформ Никона и почему они вызывают такое сопротивление: отец Созонт объяснил, что в богослужебных книгах, которые либо переписывали от руки, либо печатали за границей, накопилось много ошибок, а патриарх велел навести порядок в делах церкви, исправить ошибки, вернуть троеперстное знамение.
– Понимаю, – задумчиво сказала Мэри, – что-то вроде уборки сделать. Ой, прости, отче – это, наверное, кощунственно.
– Отнюдь! Святейший патриарх сам так сказал: он возьмет веник и выметет сор из храма божьего.
– И почему его за это ругают?
– Потому, что есть такие люди, которым уборка – страх; они хватаются за мусор и кричат, что мусор этот от отцов и дедов остался.
Молодая женщина засмеялась, представив эту картину. А вот поп разговорился:
– Отцов и дедов надо почитать, но надо и головой при этом думать. Хорошую шубу может носить и дед, и потом отец, и потом сын, но если шуба до дыр прохудилась и запачкалась так, что не отчистить – что ж её не починить или не сшить новую? Во время Смуты не до уборки или починки было нам, быть бы живу – но сейчас-то Русь отдохнула, сил набралась, царь наш, дай ему бог здоровья, пойдет спасать православных христиан от злодеев веры нашей – и что, пойдём мы к ним в дырявой шубе, с беспорядком в молитвах, с двумя перстами, когда все православные народы тремя себя осеняют?
И этот о войне.
Между тем стояло жаркое томительное лето. Мэри хотела забрать Дарью с собой, поэтому наняла новую «жиличку» – Глашу, присматривалась к ней и приучала к порядкам дома. Иногда приезжал жених, с угощеньем или подарком; они раздевали друг друга, наслаждаясь этой игрой, причём если мужчина торопился, то женщина нарочито медленно расстёгивала пуговицы или развязывала пояс, мучая сладостной мукой его и себя, гладя стройное тело любовника сначала поверх одежды, потом под ней.