Боярыня Матвеева

Русакова Вера

Домна Трофимовна посмотрела на гостью как-то странно.

– Ты разве не знаешь?

– О чём?

– Февронья Андреевна здесь давно не живёт. Она в прошлом году оставила мир и ушла в монастырь.

Мэри оставила записку с приглашением и уехала заинтригованная до крайности. Молодая женщина, жена молодого, интересного, явно не бедного мужчины, уходит в монастырь? Почему? Он её бил? Обманывал? Попрекал отсутствием приданного?

Может, он ни на что не способен ночью?

В день приёма Флора Краузе важно восседала в кресле. Одежда на ней была чёрная и простого покроя, но из дорогой ткани,

на груди – массивный серебряный крест с тёмными сапфирами, на голове – нарядный чепец.

Мэри облачилась в синее декольтированное платье с кружевной отделкой, Даша уложила её волосы в красивую причёску и украсила фамильной диадемой, в которой Мэри три года назад выходила замуж.

– Ты прямо как Миликтриса Кирбитьевна [12] , – сказала весело служанка.

Хозяйка рассмеялась.

Ощущая себя и впрямь сказочной королевой, она вышла в гостиную. Супруги Дуглас были уже там, тоже разряженные в пух и прах.

– Господа Харитоновы! – с преувеличенной торжественностью объявила Даша.

12

Заморская королева, персонаж старинной сказки.

Вошла Соломония Егоровна в русском наряде из дорогого бархата, расшитой бисером кике и множестве драгоценностей. За ней семенил невысокий щупленький мужчинка с длинной каштановой бородой, робко поглядывавший снизу вверх на свою дородную супругу. Разодет он был не менее роскошно.

Флора и её приятельница бросились обниматься; возникли поцелуи, визги, радость – всё, что возникает в подобных случаях. Мэри представила друг другу гостей. В начале любого подобного действа хозяйке приходится прикладывать наибольшие усилия для сближения незнакомых ранее людей и создания приятной атмосферы; в данном случае дело осложнялось тем, что Флора и Соломония целиком занялись друг другом, Цецилия и Роберт не знали русского языка, а господин Харитонов не знал никаких языков, кроме русского; Мэри приходилось быть хозяйкой и переводчиком одновременно.

– Полковник Матвеев!

Гость с порога отвесил церемонный поклон, затем поднял глаза и увидел вырез на платье Мэри. Спасая положение, молодая женщина отошла и встала за креслом Флоры; молодой человек с видимым усилием извлёк глаза из декольте своей визави и подошел к старшей хозяйке с отдельным поклоном и подобающими случаю приветствиями.

– Ты давно у нас не был, – любезно говорила госпожа Краузе.

– Я уезжал по делам, – отвечал Матвеев.

– Не говори только, куда, – сладким тоном посоветовала Мэри. – А то тебя могут услышать шпионы.

Взгляд серых глаз показал ей, что её ехидство оценено.

– Я буду говорить только то, что можно знать даже шпионам.

Взгляд светло-карих глаз показал ему, что его ответ тоже оценён.

Харитонов заметно обрадовался гостю.

– Мы не встречались раньше, но я о тебе слышал.

– Этот господин и его супруга рекомендовали мне обратиться к тебе.

Пришли супруги Бек; Гретхен была ещё более разряжена и ещё более декольтирована, чем Мэри и Цецилия.

Постепенно в гостиной воцарилось оживление. Соломония сообщила, что она тоже уроженка Померании, только той её части, которая сейчас принадлежит Швеции, и они с Цецилией и Гретхен принялись искать общих знакомых. Матвеев и Харитонов тихо шептались

о чём-то, не забывая с интересом поглядывать на дам. Роберт делился с Германом и Флорой своими впечатлениями от московской торговли, Мэри сновала между ними и иногда выскакивала на кухню или в столовую. Помогая Кларе и Даше накрывать на стол, задержалась. Вернувшись, обнаружила, что разговоры поутихли и предложила сыграть на клавесине.

– Что хотите? Грустную музыку или весёлую?

– Веселую! – закричали сразу несколько голосов.

Мэри сыграла. Развеселившаяся Цецилия нашла, что мелодия похожа на мелодию вольты – старого танца, которому её научил муж – и потребовала сыграть ещё раз. Мэри никогда не танцевала и даже не видела вольту, но она по указаниям Цецилии и Роберта слегка поправила ритм и начала играть, изредка стараясь поглядывать через плечо на танцующих.

Партнёры встали друг против друга; Роберт поклонился, Цецилия сделала реверанс. Они стали кружиться; Роберт поднял и закружил свою даму. Зрители заахали от восторга и смущения; Мэри очень жалела, что мало видела.

Затем та же пара станцевала бурре.

– Первый танец был неприличный, но красивый, – громким шёпотом сообщил Харитонов жене, – а этот мне совсем не нравится. Мэри мысленно согласилась с этим шёпотом.

Герман стал уговаривать жену станцевать алеманду. Несмотря на набожность, он отлично танцевал и неплохо пел. Гретхен отказывалась, ссылаясь на боль в ноге. В действительности она считала, что плохо танцует, и предавалась этому занятию только в кругу надежных друзей, от которых можно было не ждать насмешек; здесь же было слишком много чужих.

– Я могу потанцевать с Германом, если ты не против, но кто-то должен заменить меня у клавесина.

Гретхен села на место подруги. А Мэри и Герман, то сближаясь, то расходясь, то касаясь друг друга руками, то отводя их в стороны красивыми жестами, повели церемонный и нежный танец. Несколько пар глаз заворожено следили за ними, даже шёпотки прекратились. Когда музыка замерла и танцоры поклонились, Соломония захлопала в ладоши и закричала:

– Браво!

Её примеру последовали другие.

Харитонов решил не ударить в грязь лицом и подбил супругу исполнить «барыню». Снова Мэри сидела за клавесином и наигрывала мелодию по вдохновению, ибо нот у неё не было. Соломония лебедем плыла по гостиной, изящно взмахивая платочком, а её муж неожиданно резво плясал вприсядку. Мэри, глянув через плечо, подумала, что чудо рождения Варвары приобретает некоторое объяснение. Пытались приобщить к пляскам Матвеева, но он отказался, объявив себя «никудышним танцором». Дарья и Клара стояли уже в дверях и смотрели на барские развлечения с живым интересом; в какой-то момент Даша бесшумно скользнула в комнату и прошептала несколько слов Флоре Краузе.

– Пора за стол! – объявила хозяйка.

У Мэри создалось впечатление, что гости довольны; сама она была очень рада. После тяжёлых и мрачных событий последнего времени: болезни и смерти свёкра, болезни свекрови, грязных споров из-за наследства – легкое веселье праздника словно очистило её. Наверное, матушка Флора пережила своё горе; время траура закончилось, начинается время света. Хорошо бы.

Гости за столом были рассажены так, чтобы соседи понимали языки друг друга и могли поговорить, но после первого молчания и первого насыщения завязался общий разговор. Начал его Герман довольно бестактным вопросом по-немецки: