Боярыня Матвеева
Шрифт:
Собеседник выслушал её, не высказывая никаких чувств и никак не комментируя рассказ.
– А этот священник зачем приходил?
– Не знаю. Может, хотел присмотреть за поведением Пауля – он вроде хороший человек, это я о пасторе, может, наоборот – надеялся подействовать на матушку Флору своим авторитетом святого отца. Очень глупо, если так, потому что мы другой веры – что нам этот протестант?
– То есть он не вашей веры?
– Нет, конечно. Мы католики.
И тут на лице Матвеева появились недоверие и ужас.
– Вы католики? А я думал – лютеране.
– Нет, –
– Неприятно, – рассеяно заметил Матвеев, скорее подумал вслух, – а правда ли, что все московские католики шпионят для польского короля?
На языке молодой женщины сами собой появились отборнейшие русские ругательства, и лишь недавнее воспоминание о своих благородных предках удержало её от вывода их на воздух. Хороша представительница древнего рода, потомок королей, которую бьют ногой и которая потом ругается матом.
– То, что православные и протестанты считают нас шпионами Римского Папы, я уже слышала не раз, но про польского короля – это что-то новенькое. Прости, Артамон Сергеевич, если ты считаешь меня шпионкой, то лучше нам не разговаривать.
Она отвернулась и пошла в дом, трясясь от негодования. Он, наверное, сел на коня и уехал. Она не смотрела.
В довершение всех бед Мэри некстати вспомнила старую историю. Когда-то давно отец рассказывал матери какую-то историю про человека, женившего из жалости на дочери тирана-отца, чтобы спасти её от побоев.
– Разумеется, – заключил отец, – ничего хорошего из этого не вышло.
– Почему? – спросила Мэри.
Отец объяснил, что на девушках из плохих семей словно невидимое клеймо – они никогда не бывают хорошими женами. Лучше их избегать.
Мэри возмутилась. Её детскому уму это казалось несправедливым: если девушке плохо, её и пожалеть нельзя?
Позже мать объяснила, что никогда не надо перед окружающими, особенно мужчинами, попадать в неприятную или постыдную ситуацию: это порочит прежде всего героиню ситуации. Мэри с ней не согласилась, но доказать свою правоту не смогла. Разве виновата девочка, которой попались злые родители или жестокие братья? Женщина, которую бьёт муж? Несчастная, которую изнасиловали? Но общество презирает дочь недостойных родителей, сестру злых братьев попрекает тем, что «собственные братья её не любят», над битой женой смеётся, жертву считает «обесчещенной», а насильник как ни в чём не бывало является в обществе и считается завидным женихом.
Родители сказали, что она дура и пусть ни с кем этими дурацкими мыслями не делится, а то ей же хуже будет.
Она всё рискнула, много позже, изложить эти соображения мужу: он сказал, что в её рассуждениях есть логика, однако плетью обуха не перешибёшь и весь мир не переспоришь.
А больше она ни с кем дурацкими мыслями не делилась.
И вот теперь господин Матвеев будет презирать её саму и матушку Флору за то, что Пауль на них набросился.
Черт с ним; прошение царю передал, уже спасибо. А так всё приятно было в прошлый раз!
Накопившееся раздражение обрушилось
– Так он сказал – он племянник, – растерянно объяснял Тимофей, – я думал – от племянника-то ничего плохого не будет.
– Ты уволен, – зло бросила Мэри.
Он ушёл, но через минуту пришёл Иоганн и стал просить, чтобы Тимофея оставили:
– Мы начали сарай чинить, мне одному не справиться.
«Опять мужская солидарность» – зло подумала госпожа Краузе-младшая. И уступила.
Глава 8
Была бы спина – будет и вина.
Эту циничную и мудрую истину твердила себе Мэри, обдумывая план дальнейших действий. От Пауля надо избавляться – но как? Вызвать на дуэль?
Дуэли в России запрещены.
Пауль стреляет лучше неё.
Фехтовать она вообще не умеет.
Она слышала, что при дворе Анри Четвёртого женщины дрались на дуэлях между собой, но такого, чтобы женщина дралась с мужчиной, даже там не случалось.
Убить из-за угла?
Нет, такой грех она на душу не возьмёт.
Хотя можно было бы убить, а потом спасти свою жизнь переходом в православие. Несколько лет назад господина Лесли приговорили к смертной казни за святотатство, но Алексей Михайлович обещал ему помилование, если тот примет греческую веру; господин Лесли решил, что его жизнь стоит обедни. Чуть позже офицер-иностранец убил своего отчима, а затем купил помилование ценой перекрещения. Но она так низко падать не будет.
Остаётся только путь, указанный мудрой поговоркой: найти вину для спины Пауля. И потом напугать его или заставить уехать.
Пауль играет в карты, возможно, курит, возможно, ещё что-то запрещённое делает, но не попадается. А надо, чтобы попался. Тогда его накажут, а она будет не причём.
Хотя на самом деле причём. Себя не обманешь, и бога тоже.
Но иначе остаётся только терпеть и жить в постоянном страхе. Он уже вломился в их дом и напал на Флору. Завтра вместе с дружками подкараулит её саму и изнасилует – Мэри передёрнуло – и она же ещё будет «обесчещена».
Вот ещё неприятность – Пауль сторговался с дьяком. Если что, подкупленный чиновник просто засунет под сукно жалобы на Пауля. А кто начальник над этим дьяком? Боже, как мало она знает о жизни!
Считается, что женщинам и не надо знать подобные вещи – женщин должны и защищать, и наказывать их мужчины. Но её муж и свёкор умерли, а к дяде и кузену обращаться стыдно: у них и без неё есть чем заняться.
Было ещё обстоятельство: ради тётушки Минодоры дядюшка перешёл в православие. Его кузен, отец Мэри, не перестал после этого любить брата, но Джейн Гамильтон – рьяная католичка – деверя решительно осудила. И после смерти мужа запретила дочери видеться с дядей и его семьёй. Мэри, разумеется, виделась, особенно после замужества, когда материнский надзор за ней прекратился, но старалась это скрывать. Мать узнает – будет крик.