Боярыня Матвеева
Шрифт:
– Может, – неожиданно легко согласился Иванов, отпуская сына. – И вообще я его ни о чём просить не хочу.
Он был опытным политиком и умел держать удар. Воспитанник был прав – Алмаз Иванович признал это с возмущением, но в то же время и с каким-то извращённым удовольствием. Так может чувствовать себя только учитель, которого переиграл любимый ученик. Умён ведь, паршивец. Его бы ум – да на какое доброе дело направить.
Но канцлер не собирался легко сдаваться.
– Плохо нам будет в любом случае, даже если я промолчу. Она ещё и
– Да, – спокойно согласился собеседник, – я тоже сначала этого боялся. Даже думал, не шпионка ли она.
– Экий ты сообразительный! Что ж не остановился вовремя – когда догадался об этом подумать?
– Не остановился, так как нет никаких доказательств. И нет никаких доказательств, что она будет болтать. А вот друг твой, Андрей Тихонович, уже болтает.
– Не клевещи!
– Зачем мне клеветать? Я совершенно случайно узнал, что приезжал английский купец, Дуглас, торговал у него канаты, а Андрей Тихонович ему взял и вывалил много такого, что мы от русских скрывать пытаемся: кто из бояр за войну, кто против, какие товары царская казна покупает для армии. Ты ему заказы выгодные устраиваешь, а он болтает хуже бабы.
– Не верю. Ты Андрея Тихоновича не любишь, вот и наговариваешь на него.
– Проверь.
«А ну как возьмёт купец и отопрётся? Он мог про этого Дугласа уже и забыть. Тогда будет только моё слово против его слова. Дусе, как свидетелю, веры не будет».
Однако спокойная уверенность пасынка ввергла Иванова в сомнения. Он по собственному опыту знал, сколько могут узнать купцы как бы между делом и как они могут сотрудничать с чиновниками своих государств – и не своих тоже. Он стал думать о Соловом и на время забыл про неожиданную невестку. Впрочем, ненадолго.
Подойдя к молодому человеку вплотную, Алмаз Иванович что есть силы стал хлестать его по щекам: хрясь, хрясь, хрясь, так что голова моталась из стороны в сторону. Тот терпел, принося эту жертву на алтарь любви. Потешив таким образом уязвлённое родительское самолюбие, Алмаз Иванович сказал:
– Садись. Будем о деле говорить.
И сел сам.
Глава 31
Евдокия пряталась в тёмной гостиной. Время тянулось медленно и томительно. Наконец в коридоре мелькнул свет свечи и послышались голоса.
– Останься с нами поужинать.
– Нет. Домой поеду.
Когда Иванов ушёл, Евдокия выскользнула из гостиной навстречу мужу.
– Ужин ещё не остыл?
– Может, и остыл. Велю разогреть.
– Давай. И приходи в столовую.
Молодая женщина схватила плечи любимого:
– Он сильно на тебя ругался?
– Умеренно.
Она осторожно прикоснулась губами к его щеке. Молодой супруг поморщился. Было противно и больно, но в душе он считал, что легко отделался: отцовского гнева было не миновать, но пусть он прольётся
Сидя в столовой в ожидании ужина, Артамон сказал ей:
– И знаешь, зачем он приезжал на ночь глядя?
– Нет.
– Посланцы царя во главе с боярином Бутурлиным едут в Переяслав принимать присягу казаков. Царь поручил охрану посольства моему полку, а меня сделал начальником охраны. Алмаз Иванович решил по этому случаю немедленно дать мне пару ценных советов – относительно того, что я и сам прекрасно умею делать.
– И из-за этого ты стал жертвой скандала. Это отчасти моя вина. Я должна была согласиться на отсрочку свадьбы.
– Нет, – ответил её супруг неожиданно резко, – ты поступила правильно. Если бы я стал родителей уговаривать, просить – было бы много неприятных объяснений и мало проку. Лучше уж так.
Евдокия была очень рада, что муж пришёл к такому выводу. Уважать родителей надо, но взрослый мужчина с бородой может уже и свою волю иногда проявить.
Глава 32
Благодарность и чувство вины усилили нежность Евдокии к мужу, и он благоденствовал и потягивался, как сытый кот – может, даже и облизывался, когда его никто не видел.
Жизнь дома шла своим чередом. Проверяя счета, молодая женщина обратила внимание на то, что овёс для лошадей стоит, как хорошая пшеница. Несложное расследование показало, что Домна Трофимовна доверяет покупку сена, овса и всего прочего, что надо для лошадей, конюхам, а конюхи нагло её обманывают. Пришлось сообщить это мужу.
Матвеев понял всё уже тогда, когда прозвучали первые цифры.
– Таких цен нет. Я знаю, так как мы покупаем корм и прочее для полковых лошадей.
– Откуда у вас полковые лошади? Стрельцы, если не ошибаюсь, пехота?
– А припасы, оружие, солдатские и офицерские вещи – всё это на своём горбу им надо носить или оно само ходит? Где грузы – там телеги, где телеги – там лошади.
– А обоз разве у каждого полка свой? Я думала, он один для всей армии.
Муж усмехнулся:
– Теперь я точно вижу, что ты не шпионка. Не разбираешь в военных делах.
– Чем смеяться, лучше бы объяснил. А не хочешь объяснять – ладно, но что мне с конюхами делать?
– А что ты раньше с вороватыми слугами делала?
– После первого раза мужчин сек свёкор или муж, женщин ругала свекровь или я, иногда ставили на горох. После второго – увольняли.
– Как у вас снисходительно. У нас – порка, если не помогает – отправляю в деревню и беру новых холопов.
«В этом доме служат холопы, а не наемные слуги, – поняла Евдокия, – кроме моей Дарьи, наверное».
– Вообще позор, – добавил он без особого волнения, – у себя под носом мошенничества не вижу. Полковые счета проверяю, а свои – нет. Займешься этим, радость моя?