Боярышня Воеводина
Шрифт:
— А ты?
— А я крылышко погрызу, тоже плохо ела, все на тебя смотрела!
Миша быстро выхлебал ушное, закусывая теплым хлебом, сгрыз куриную ногу. Голод отступил. Но не совсем. Анна поняла, огляделась, нашла блины, оставшиеся с поминок, из холодного ларя у наружной стены вынула творог, смешала быстро с яйцом и медом, положила начинку в блины, свернула. На разогретой сковородке, на шипящем масле нажарила. Взвар тоже уже разогрелся. Так что блины запивали горячим. Тут на лавке подскочила повариха. Запричитала:
— Господи, божечки ты мой! Проспала! Сморило меня, грешную! Кто здесь? Барышня? Кушать захотели? А я сплю, ничего не чую! Хлеба-то сгорели!
Дородная повариха бросилась к печи.
— Успокойся, тетка Маланья, вытащила
— Как же так, барышня, вам свои белые ручки кухонной работой пачкать!
— Да я всю зиму, пока прятались, готовила. И хлеба, и пироги пекла! И руки не почернели! Мы тут похозяйничали у тебя, полкурицы съели и блины с творогом Еще два остались, позавтракай. Извини, посуду бабушка мне мыть не велит, тебе оставлю. Мишенька, ты сыт? Пошли досыпать!
И за руку увела мужа обратно в спальню. Повариха, качая головой смотрела им вслед, размышляя о переменчивости мира — еще день назад барышня слезами захлебывалась, мать оплакивала. А тут радость великая — муж живой с войны вернулся. Вот, чирикает, как птичка!
В спальню вернулись, на разговоры потянуло. Свечу затушили, в окошки уже заглядывало серенькое, осеннее утро.
— Миша, скажи, ты с родителями поговорил, о нас рассказал? Что они ответили?
— Поговорил, но порознь Отец меня на середине пути встретил, прямо на реке, и меня сразу же в Лебедянь направили, и так туда еле успел. Ему я все, как есть рассказал. Сначала встревожился, что у нас с тобой только взаимный расчет был, а как узнал, что по любви, принял. Вон, старшего брата за тобой отправить решил. С женой, что бы тебе не пришлось с одними вояками ехать. Даже хотел сам, но потом решили, что он на Москве будет нужен. С матерью коротко переговорил, о свадьбе не рассказал, что бы зря не тревожилась. Заполошная она у меня. Сразу из песчинки гору вырастит, и отец не советовал. Она мне девицу, невесту покойного брата Яши сватать начала, тут я сразу и объявил, что полюбил другую, словом обменялись. А для дочки ее подружки еще два брата холостых имеются. Дар у нее есть, слабенький, маменька потому ее мне и сватала. А узнала, что есть другая, да с даром сильным, и рода старинного, сразу начала выход искать, как тебя поскорей перевезти, что бы другие мне дорогу не перебили. Так что с родителями все хорошо. Приедешь, познакомишься, может, свадьбу для родных заново отгуляем, только, конечно, без венчания. Пока с родителями поживем, потом видно будет.
— Миша, у нас дом на Москве есть, даже не дом, имение боярское. Только он уже больше ста лет пустой стоит, может, сгорел уже, но земля-то осталась! Маменька говорила, отец его восстановить хотел, но не успел. Отправили их в Ладогу, новый приступ шведа отбивать. Здесь их всех и положили. И отца и братика. А маму черная тоска сгубила. Легочная болезнь от нее развилась. Говорила я тебе, в нашей семье ведьмы раз в жизни любят!
— Имение, это хорошо, может, попросим, отец поможет восстановить, или заново отстроить.
— Почему отец, моего наследства на все хватит!
— Да я не о деньгах, я о присмотре! Я правду говорил, мне в Европу ехать придется. А за стройкой мужской пригляд требуется!
— Миша, а зачем тебе в Европу? Неужели здесь, в посольском приказе места не найдется.
— Аннушка, я пока сам не знаю. Не говорил напрямую ни с отцом, ни с боярином Шереметьевым. Только письма. А есть много такого, что в письме писать нельзя. России сейчас мир, как можно быстрее нужно заключить, что бы государство из руин поднять. Так что, куда пошлют, туда и поеду.
— Миша, а может, и меня с собой возьмешь? Я же тоже по-франкски говорю?
— Не получится, Анечка. Скорее всего, меня не официально с посольством отправят, а как будто то ли англичанина, то ли франка. А ты не сможешь достоверно аглицкую или франкскую бабу изобразить. Воспитание не то. Да и бояться за тебя буду, лишний раз не рискну, когда надо.
— Почему не смогу? Ходит тут один франкского короля подданный, кавалер Дормион, его захватили, когда в крепости франки сидели. Семья у него бедная, выкуп заплатить не может, вот и мается здесь, перебивается с хлеба на воду. Его отпустили давно, но у него денег нет на дорогу домой. Он пытается заработать, язык преподавать купеческим детям, но заработает, а потом и пропьет все с горя. Так вот, он франкский мой очень хвалил. Даже не верил, что я местная.
Михаил насторожился.
— Анна, и где ты с этим кавалером познакомилась?
— Сердишься?
— Нет, тревожусь. Сдается мне, этот несчастный франк шведский соглядатай. Иначе давно бы с купцом каким уплыл. Да и в контракте наемника есть условие, что если возьмут кого в плен, то выкупить должны. Темнит что-то твой кавалер!
— Да какой он мой! Два раза на улице поговорили.
— Ты что, одна ходишь?
— Отстала от бабушки, с девушками знакомыми разговорилась. А ходим мы здесь безбоязненно, нас же все знают! А ты что, ревнуешь, Мишенька? Пустое!
— Ладно, ну его, этого франка. Давай о своих. Гашка что, так кавалера не нашла себе?
— Нет. Бабушка уже ее пару раз знакомила. Положительные люди, один приказчик у купца, второй — каменщик. Так ни один не понравился. У одного, вдовца, каменщика пятеро детей. Ему хозяйка нужна, а Гашка ни готовить, ни дом сама вести не умеет. Вот руководить прислугой, это да! Тут против нее не пойдешь, страшно. А второй, сказала — старый. Ему нянька нужна на старости лет, что бы под ручку водила, упасть не давала. Так Гашка бобылкой и живет. Мы ее с собой увезем, ключницей у нас станет! Такая ключница на вес золота!
— Конечно, куда без Гашки? И бабушка твоя с ней расстаться не захочет!
— Ты знаешь, бабушка не хочет с нами ехать! Говорит, не хочет жить приживалкой в чужом доме!
— Куда же мы без бабушки? Надо уговорить. И знаешь, познакомь меня с этим кавалером, Сейчас встану, проверю свой отряд, еще раз позавтракаем и пойдем, пройдемся по Ладоге. В церковь зайдем, в ту, что на холме. И тут сапожники есть? Мне нужно срочно зимние сапоги заказать. Твоего отца обувь мне все-таки великовата Здесь походить еще можно, с двумя носками, а вот в дорогу нужно удобные, я уже на своем опыте это понял.
— Конечно, есть! Зайдем обязательно.
— Тогда я встаю, в ты полежи еще. Отдохни!
— Тогда, давай ты меня утомишь сначала, а потом я отдыхать буду!
Ну как отказать любимой, да еще после долгой разлуки! Пришлось утомить самым приятным способом! Так что из постели молодой муж выбрался, когда весь дом уже проснулся. Пошел к дружинникам. Парни наелись, выспались, и сейчас все вышли на улицу, под навес и дружно приводили в порядок вооружение и доспехи. Всем были довольны и уже перемигивались с как будто случайно пробегавшими мимо них сенными девушками. Михаил погрозил им пальцем, и предупредил, что безобразий не потерпит. Девушек обижать нельзя, не в чужом доме живете. В ответ на тихий ропот с намеками, насчет бурной ночи, резко заявил, что он ее провел со своей законной женой, венчанной. Так что если есть желание, милости просим, под венец! Церквей вокруг много, обвенчают! Парни сразу скисли, и прыть уменьшили. Десятник спросил, как здоровье, боялся он, что перемерз княжич, заболеет. Обрадовался, что обошлось. Михаил спросил, где Николай. Оказалось еще в доме, хотел поговорить с ним и со старой боярыней. Миша прошел на конюшню, проведать Орлика. Конь выглядел лучше, схрумкал половину яблока, корм ел с аппетитом, конюх, обрадованный, что у него появилась работа, предложил немного его прогулять, потом промыть копыто приготовленным боярыней отваром и сделать «башмачок» с лечебными травами. Михаил согласился. Бес отдохнул, отъелся, встретил его радостно, тоже принял половину яблока. Убедившись, что кони в порядке, вернулся в дом и налетел на Николая. Тот тоже поинтересовался, как здоровье княжича. Видно вчера он здорово переполошил своих боевых товарищей. Обрадовавшись, что все хорошо, попросил несколько минут переговорить.