Боярышня Воеводина
Шрифт:
Михил срочно отрядил посыльного к Одоевскому. А пленным предложил жесткий выбор — или они присягают Михаилу, и отправляются на каторгу в его Устюжну, батрачить на железных промыслах, или будут повешены прямо на крепостной стене. Мужики выбрали жизнь. Так что отец Серафим тут же привел их к присяге. Травница перевязала, и отправили их в подвал, ждать, когда княжич тронется в свое владение.
Под утро Михаил все же свалился. Старая травница категоричекски отказалась давать еще одну порция восстанавливающего зелья. Протянула ему фляжку с другим составм.
— Вот, что тебе сейчас нужно. А подстегивать силу больше нельзя Совсем дар потерять хочешь? Сильный он у тебя, никогда в своей жизни таких сильных чародеев не встречала.
Глава 21
Проснулся Миша от колокольного звона. На маленькой звоннице крепостной церквушки, восстановленной отцом Серафимом после осквернения ее латинянином, гудели колокола. Миша прислушался. Колокольный звон растекался над всей русской землей, дальние церкви, слыша торжественный перезвон, его подхватывали, сея радость по всей Руси. Даже на уцелевшей в пожаре на посаде колоколенке Никольской церкви кто-то звонил. Михаила осенило: колокола несли радостную весть — Михаил Романов принял царский венец. Есть теперь на Руси законный, призванный большинством народа царь. Конец смуте и разброду. Ничего, что молод и неопытен, все со временем придет. И претендентам придется смириться. Конечно, будут попытки вновь заявится на русскую землю, решить вопрос грубой силой, но теперь Русь снова стала государством, народу есть за что давать отпор врагу. Не за кучку грызущихся между собой бояр, а за помазанного на царство, венчанного с Россией государя. Михаил перекрестился. Долгих лет и счастливого царствования, тезка. Побратим мой кровный. А я помогать тебе буду по мере своих сил и возможностей. Надо вставать, узнать новости, разобрать гору трупов своими стараниями здесь набитыми. Лето, жара, загниют быстро. Придется жителям повременить с ремонтом разгромленных домов, прежде всего надо заразы избежать. Поднялся, умылся загодя приготовленной водой, оделся нарядно, ферязь достал шелковую, расшитую, опашень парчовый, мурмолку очередную, летнюю. Потрогал волосы, вроде еще можно не стричь, а вот борода не растет, так, пух какой-то. Жалко, не будут его воспринимать серьезно, так, юнец желторотый, без бороды-то! Ладно, главное, победу они вчера одержали, отстояли крепость, погнали ворогов в степи приволжские. Значит, можно дождаться того, кого на смену пришлют, и ехать за голубкой своей, за Аннушкой! Изболелось сердце от тревоги за нее!
Вышел из спальни, и наткнулся на Ваську, охраняющего дверь его спальни.
— По здорову, княжич, Михаил Константинович!
— Здрав будешь. Что ты тут сидишь, вроде предателей всех извели, охранять меня не от кого!
— Так дядька Николай и дядька Денис наказали, сон твой охранять, что бы отдохнул как следует. Завтрак нести?
— Неси. А остальные где?
— Дядька Николай руководит разбором мертвых тел, посадских собрал. Коней в одну яму, казаков в другую. Раненых — отдельно, на травку. Их лекари смотрят. Безнадежным, но живым, мучения прекращают, тех, кого вылечить можно, отец Серафим к присяге приводит, кто приносит, того лечат, кто нет — ждет вашего суда! А дядька Денис, он с дружинниками, да с кузнецами затор на Дону разгребает. Которые ладьи, да челны годные к ремонту, те на берег, чинить, которые совсем в щепки, те или по Дону вниз сплавляет, или на дрова рубят. А тела просто по реке пускает, рыбам на прокорм.
Михаил поел и вышел на крепостной двор. Разбор тел почти закончился, последние тела стаскивали в яму. Бросился в глаза отец Серафим, сидящий за маленьким столом, пересчитывающий монеты записывающий что-то на большом листе бумаги.
— Отец Серафим, откуда деньги? Клад откопали?
— Видишь ли, княжич, разбойники эти все награбленное с собой носили. Хозяев бывших уже не сыскать, а хоронить их с этим богатством невместно. В аду они им не потребуются. Вот я и распорядился, собрать все, что найдут в общую казну. Слободу надо восстанавливать? Надо. И посад тоже. И зерно на яровой посев нужно. Озимые-то все потоптали казачки, пересевать надо. Вот на эти деньги мы и зерно и лес купим, да что лес! В лесных деревнях срубы готовые продают. Можно купить и по Дону пригнать. Печь сложили, крышу покрыли и зиму пережить можно. Я и сбрую, и седла, что побогаче да поновее собрать велел. По осени в Туле, али в Рязани продадим, тоже деньги!
— Хороший вы человек, отец Серафим, о народе думаете, я вот бы не догадался мертвых обыскать!
— Каждому свое! Ты вот додумался, как Божью волю явить, от латинской веры народ отвратить, я бы не придумал такого. Так что каждый на своем месте быть должен!
— Княжич, не знаю, что и делать, — обратился к Мише тихо подошедший Николай, старый воин — помоги, подскажи. Пацаненок этот, что отца искал, с рукой раненой, нашел отца. Мертвым. Сидит у тела, не дает хоронить. Говорит, не дам отца, как собаку в неосвященную землю закопать. Деньги предлагает. Отец ему перед боем кошель передал, как чуял смерть свою. А отец Серафим не велит хоронить разбойников в освященной земле. Поговори с пацаном, может, убедишь?
— Приведи его сюда, Николай, вместе с отцом Серафимом и поговорим.
— Так не идет он, княжич, от тела не отходит, боится, что в яму отволочём!
— Хорошо, — вздохнул отец Серафим, — пошли, поговорим с пацаном. Жалко его, заодно и решать надо, куда его. Есть ли у него мать, или другая родня.
Подошли к сидящему около мертвого тела мальчишке, Первым заговорил Михаил.
— Звать-то тебя как, вояка?
— Зачем тебе, боярин?
— Когда говоришь, надо знать, как к собеседнику обращаться.
— Семеном.
— Расскажи, Семен, откуда ты родом?
— Мы из Грузино, что на Волхове.
— И как вас с севера на Дон занесло?
— Правду сыскать отец хотел, да вот, смерть свою нашел!
— Что же он правду искать вместе с ворами собрался?
— Не говори, коли не знаешь! За мамку он мстить пошел. Воевода Салтыков, как с Ладоги на Новгород шел, в Грузино остановку сделал, Да мамку мою в свой шатер взял. Отец с мужиками был, дрова с ними заготовлял, что бы, как Волхов встанет, вывезти по льду. Меня с собой взял, в помощь. Приехали, А мамка повесилась. Он ее три дня из шатра не выпускал. Вот отец и ушел к казакам, и меня взял. Некуда меня девать было.
Михаил замер, потрясенный трагедией простого человека.
— А продолжали с казаками воевать, потому что нынче, при царе Михаиле Салтыковы около трона сели. И никто им ничего плохого не сделает!
— Тю, — протянул Николай, — перепутали вы все с папашей твоим. Того Салтыкова, Ивана, Новгородцы еще в 11 году казнили лютой казнью. Так что отомщена мамка твоя. А нынешние, дальняя его родня. Они и знакомы даже не были. Салтыковы род многочисленный.
— Значит, — всхлипнул пацан, — батя зря два года с ворами якшался?
— Выходит, что зря — заключил отец Серафим — ладно, похороню твоего отца по христианскому обряду. Не так уж он и виновен был. С тобой что делать будем? Родни больше нет?
— Нет, мама сиротой была, а со своими отец разругался, они не хотели, что бы он на сироте женился.
— Ладно, похороним отца, потом с тобой решим, все равно рука заживать еще месяц будет.
Оставив Серафима и Николая хоронить неудачливого мстителя, Михаил отправился на берег Дона. И, как интересно, там происходило то же самое! Кошели, а они у приближенных Заруцкго были значительно тяжелее, чем у простых казаков брошенных им на убой, сносились отцу Варфоломею, который и вел счет деньгам. Просто ради интереса Михаил спросил: