Боже, спаси президента
Шрифт:
— А знаешь, я тоже вношу лепту в защиту природы. По Парижу, к примеру, передвигался на велосипеде. И существенно сократил потребление газированных напитков.
М. обернулась и вперилась в меня тяжелым взглядом.
— Ты это серьезно? — В ее голосе внезапно послышался металл.
— Абсолютно, — заверил я ее. — Когда я был в Калифорнии, один мужик проводил кампанию против углеводородных пузырьков, которые высвобождаются при открывании газировки.
М. недоверчиво покачала головой:
— Вот психи… Значительно больше урона окружающей среде наносят калифорнийцы, которые импортируют минеральную
Ничего себе… Наверное, М. — единственная женщина на французской земле, всерьез озабоченная защитой окружающей среды.
М. подключила свой телефон к заряднику.
— Я жду важного звонка. Возможно, мне придется уйти, чтобы встретиться кое с кем.
— Без проблем, — кивнул я. — Пойду посмотрю, не водятся ли в здешних водах огромные осетры. Присоединишься?
— Нет, спасибо. Я вчера окунула мизинец. Холод собачий. Так что поплавай без меня.
Я взял свою маску для ныряния и мужественно дошел в воде до колена. Ощущения были не из приятных: холод электрошоком прокатился от больших пальцев ног до мужского достоинства. Но когда за мужчиной наблюдает красивая женщина, он не позволит агонии в причинном месте остановить себя. Поэтому я поковылял по каменистому дну дальше, стараясь не думать о том, что сейчас на глазах всего пляжа меня разобьет паралич. Затем остановился, быстро сполоснул маску, продул трубку, нырнул и оказался в совершенно ином мире.
Всего в нескольких метрах от береговой полосы дефилировали огромные стаи рыб. Рыбы были почти ручными. Самые любопытные подплывали ко мне, чтобы попялиться: что за фрукт без чешуи и плавников? — и уворачивались только в том случае, если я пытался дотронуться до них. Время от времени рыбы ныряли на дно и начинали дружно пожирать что-то; я видел, как открывались и закрывались их челюсти, и, кажется, даже слышал почавкивание.
Некоторых из более крупных особей я узнал по нечастым ужинам в рыбных ресторанах — кефаль и морского леща, — но большинство видел впервые. Мимо проплывали толстые серебристо-зеленоватые «торпеды» с золотыми полосками вдоль спины, чуть поодаль — плоские, как разделочная доска, «тарелочки» с черным пятном у основания хвоста.
Вдруг внизу, между камнями, на глубине примерно десяти футов, мелькнул алый цвет. Я нырнул, и алый превратился в ослепительно белый — оказалось, это щупальце осьминога, повернувшееся кверху присосками. За секунду до того, как вынырнуть (воздуха уже не хватало), я успел заглянуть в уставившийся на меня темный глаз и увидеть, как кожа моллюска в момент, когда он стал притягивать к себе маленькие камушки, чтобы укрепить свое убежище, покрылась складками.
От холода я и сам был алым, как осьминог. Или синим? Не желая больше играть в супермена, я выскочил из воды и бодро прошагал по камням к своему полотенцу. Чтобы вернуть себе естественный цвет, пришлось как следует растереться.
— Осетры мне не попадались, — объявил я М. и описал, что видел на глубине. — Что это за рыбы такие?
М. пожала плечами.
— Ты что, не знаешь?
— Нет.
— Но ты же океанограф!
— На что ты намекаешь, Пол? — спросила она, укоризненно взглянув на меня поверх темных очков.
— Ни на что. Просто я думал, ты в курсе.
— Послушай, я — морской эколог, а не энциклопедия рыб. Я много знаю о вырождающихся видах, но эти рыбы… Вряд ли они находятся под угрозой вырождения, иначе не плавали бы у самого пляжа. Может, у рыб и нет мозга, но не полные же они идиоты.
В ее голосе снова зазвучал металл, как в тот раз, когда я дотронулся до ее компьютера. Похоже, список «опасных тем» у нее довольно большой. Внезапно мне пришло в голову, что мы почти ничего не знаем друг о друге, несмотря на то что уже дважды переспали.
— Прости. Не думай, будто я хотел намекнуть, что ты плохо разбираешься в своей работе. Как женщина-ученый, ты и так, наверное, слышишь это довольно часто. Кстати, мне как англичанину, работающему в гастрономической индустрии во Франции, прекрасно знакома дискриминация… — Я хотел добавить «по половому признаку», но вовремя остановился.
Мои слова возымели действие. Она как раз собиралась слизнуть капли морской воды с моего подбородка, но тут ее телефон завибрировал.
— Извини… — М. вскочила и пошла вперед по пляжу, чтобы ответить на звонок. В одной руке она держала телефон, а в другой — направленный к солнцу зарядник, как если бы прислушивалась к кому-то из космоса. Странное зрелище.
Менее, правда, странное, чем группа из двадцати приблизительно, одинаково одетых мужчин, шагавших по пирсу. На них были майки с короткими рукавами и натянутые до пояса гидрокостюмы. В руках — пояса со свинцовыми грузами и длинные грушеподобные ласты. Все снаряжение было черным. Что это? Местный клуб по дайвингу для работников похоронного бюро?
Дойдя до конца пирса, ребята помогли друг другу полностью облачиться для ныряния и начали парами прыгать в воду. Самое интересное происходило у буйка. Каждый из них по очереди скрывался под водой и спустя минуту-другую выныривал на поверхность с камнем в руке — видимо, в доказательство того, что доплыл до дна. Насколько я понял, это было какое-то упражнение. Ну, в гидрокостюмах этим молодцам холод не страшен…
Покончив с ныряниями, любители дайвинга поплыли обратно к берегу, где М. продолжала вышагивать по пляжу с трубкой в руках, то что-то говоря, то сосредоточенно слушая. Она разговаривала, наверное, уже больше получаса. Солнце светило вовсю, и я наконец отогрелся. Кафе на променаде заполнились любителями утреннего кофе.
М. села рядом со мной и извинилась за долгое отсутствие.
— Мне нужно съездить в Банюль [24] . Там есть морской научный институт. Они заметили необычные явления…
— Кажется, я тоже заметил. — Я кивнул в сторону подводников.
— А, это солдаты. В замке находится учебный центр спецназа. Они ныряют по ночам, карабкаются по утесам, ну, и прочие дела.
— О, так они-то наверняка видели осетров, если они есть в этом районе. Почему бы тебе не спросить у них?
24
Банюль-сюр-Мер — городок по соседству с Коллиуром. — Примеч. пер.