Божественная любовь
Шрифт:
От такого движения брови его собственных рабов обычно бросало в дрожь, потом следовали униженные мольбы о прощении в позе покорности на полу. Этот же наглец даже бровкой не повел, только отвел лазурные глазки в сторону и ответил:
– Ее высочества нет в Лоуленде.
Долее не продолжая беседу с рабом, принц отшвырнул его за шкирку, как котенка, впрочем, тщательно соизмеряя силу, чтобы не ударить чувствительно, вызывая гнев стради от порчи игрушки, и прошел в прихожую.
Шаг, другой. Третий Энтиор уже сделал не по наборному паркету, а по ковровой дорожке, затканной роскошными венками из роз, и замер, не в силах пошевелиться. Дернулся, пытаясь двинуться вперед.
– Принцессы нет в Лоуленде, – повторил паж и в голосе его, Энтиор мог бы поклясться, звучала изрядная толика злорадства. – Вам лучше уйти, принц, случись что, я не смогу отключить охранные чары.
«Гаденыш мне угрожает!» – осенила самовлюбленного бога странная мысль. Второй магический разряд, последовавший, словно в подтверждение слов мальчишки, оказался на треть сильнее первого.
Энтиор – ловчий, способный учуять вожделенную дичь за километры, потянул носом воздух и понял: по крайней мере, в одном пацан не врет, Элии в покоях не было уже несколько часов, а значит, и незачем было ломиться.
Круто развернувшись на каблуках, принц шагнул к двери. Некоторая озадаченность нарисовалась на прекрасном лике. Странные ощущения, возможно, последствия перенесенной магической боли, продолжали присутствовать. Сначала ступням стало щекотно, потом прохладно. Паж хихикнул в ладошку. Нет, мелкий твареныш просто давился от смеха, глядя на туфли принца! Бирюзовый ледяной взгляд скользнул в том же направлении, изучая, и Энтиор заскрежетал зубами.
Клятая охранная магия покоев стради, куда он пытался прорваться силой, сожрала подошвы его туфель, аккуратно оставив на месте все прочее. Злой и униженный принц вылетел из прихожей Элии, магией меняя обувь. Очень хотелось убить свидетеля своего унижения, но, увы, второго повода для ссоры с обожаемой стради ни в коем случае нельзя было допустить.
Мимо Энтиора по коридору пронесся рыжий Рик. Ни взглядом, ни словом, ни жестом проныра не показал, что заметил брата.
«Значит, изрядно зол за кусты», – эта мысль немного утолила ярость и приглушила досаду лорда Дознавателя.
Пожалуй, для успокоения нервов стоило навестить Мелиора и, возможно, поведать тому за бокалом-другим вина о своей замечательной шутке.
Бог Коллекционеров нашелся даже не в своих покоях, до которых Энтиор решил устроить променад, а на лестничной площадке неподалеку. Мелиор любовался статуей юноши с прической из змей.
– Прекрасный день, брат, – вполне любезная улыбка скользнула по губам Бога Извращений.
Змеи на голове статуи зашевелились, обретая призрачное подобие жизни, приподняли головки, поводя раздвоенными языками, будто прицеливаясь, зашипели.
– Мне не следует с тобой говорить, но, полагаю, я должен, – немного отступив от статуи, чтобы змеи вновь успокоились, замирая в каменной неподвижности, холодно промолвил Мелиор. – Тебе объявлен абсолютный семейный бойкот. Никто из родственников отныне не скажет тебе слова и не посмотрит в твою сторону. Таково общее решение.
– Забавная шутка, – процедил Энтиор, передернув плечами.
– Не шутка, – скупо, больше в духе Нрэна, нежели в собственном стиле Бога Дипломатии и Интриг, обмолвился светловолосый красавчик, и не было в его голосе мягкости или участия, только лед брезгливого презрения. Он и не смотрел прямо на собеседника, будто что угодно в интерьере замка было куда привлекательнее великолепного
– И каковы условия прекращения бойкота? – прохладно осведомилась жертва семейного игнорирования, зная, что абсолютному бойкоту традиционно предшествует семидневье, за которое жертва имеет шанс выскользнуть из кольца блокады, если предпримет правильные шаги.
– Их не существует, – ответил Мелиор и отвернулся. – Тот, кто ты есть, предатель семьи, прощения не достоин. Марать руки, впрочем, никто из родичей об тебя не станет. Но, на твоем месте, я бы молился Творцу, чтобы Элии удалось вернуть Бэль.
Светлые волосы, уложенные в модную ступенчатую прическу, колыхались едва заметно, когда принц удалялся. Энтиор же стоял так неподвижно, что мог поспорить со статуей змеевласого красавчика. Стоял онемевший и растерянный, не в состоянии постигнуть глубины пропасти, разверзшейся под ногами там, где минуту назад была незыблемая твердь. Неужели все из-за маленькой дряни Бэль? Неужели все против него? Все и навсегда?
Запоздалое понимание-прозрение пришло неожиданно, слившись воедино из слов Мелиора, взгляда Элии, опускающей лунд, и Рика, миновавшего брата так, словно он тень. Накрыло, как волна в штормящем Океане Миров, ледяная, отрезвляющая, горько-соленая, такая, что не вздохнуть, не выдохнуть, не откашляться. Не все против него, а он против всех. Ударив по полукровке, он нанес удар по семье, а этого ему прощать не собирались. Они все считали ее частью рода, а не досадным недоразумением.
«И что теперь? Ждете, что я приму яд и избавлю вас от своего общества, родичи?» – горько усмехнулся принц.
Собственные рассуждения о примирении с Элией теперь казались такими наивными. Охотник знал, когда добыча окажется в ловушке, и теперь он загнал себя в ловчую яму сам. Ни выпрыгнуть, ни прорыть ход, только выть и грызть колья на дне.
Куда только подевался надменный ледяной лорд, когда вдребезги, в крошево разлетелась его броня, казавшаяся непрошибаемой, когда в сердце зазубренным клинком вонзилось всего два слова: предатель семьи. Рухнул столп его личного мироздания, не просто казавшийся, а бывший веками незыблемым. Как бы Энтиор не относился порой к отдельным членам, какие бы взбрыки с презрительными минами и надменным фырканьем не демонстрировал, семья всегда была для бога основой всех основ. Сознание того, что он – член великой семьи наполняло его хладное сердце великой гордостью. Да, Энтиор никогда не демонстрировал этого, никогда не говорил вслух, даже не намекал, но Лоуленд и семья – были тем, ради чего стоит жить и тем, ради кого, если уж придет горький час, умереть, заслоняя ли в бою, отдавая свою силу и кровь для защиты. Нахлынула чернейшая горечь. Перед принцем разверзлась пропасть. Все там, на одной стороне, он на другой. Ни дна, ни мостика, чтоб вернуться. Или все-таки?..
«Тот, кто ты есть, недостоин прощения», – всплыла в памяти фраза из речи Мелиора. – «Тот, что ты есть. Можно ли перестать быть самим собой за семидневку? Как?»
Замершее было сердце стукнуло вновь. Время помчалось скачками. Энтиор прикусил клыками до крови губу, но даже не заметил этого, сглотнул и телепортировался, боясь только одного – опоздать. Родственники не скажут ему ни слова, но ведь есть и те, кто в состоянии дать совет.
Оскар Хоу едва заметно дернулся, когда в библиотеку почти поспешно, хоть это и не вязалось с имиджем принца, вторгся Бог Боли. Он окинул ищущим взглядом зал – титаническое помещение, кажущееся несведущему посетителю нелепым нагромождением фолиантов, – и грациозным, неуловимо смертоносным движением сместился к столу Хранителя.