Божественное вмешательство

Красников Валерий

В апартаментах рабы раздевают нас, разводят по купелям. Облили водой, натерли ароматным маслом, поскребли какой-то фигней. В общем — я в ауте от происходящего, с одной только мыслью в голове: "Когда все это закончится?"

Наконец мы остались одни. Спуриния легла на ложе и раздвинула ноги. Со мной тут же случается когнитивный шок: "Так просто!" Вспоминаю, как уламывал Спуринию из моего мира, и ее реплику: "Ты хочешь сделать меня своей любовницей". Теперь понимаю, что она имела в виду! Замуж хотела! Что же, от судьбы не уйдешь.

С

этой мыслью ложусь рядом с женой. Чувствую — хочу.

Начинаю банально без эмоций поглаживать ее плечи, грудь и живот. Наверное, до меня ей не приходилось чувствовать эффект от таких поглаживаний. Спуриния напрягается, широко раскрывает синие глазища. Улыбаюсь и целую ее в губы. Она неумело отвечает и закрывает глаза.

В какой-то момент она завелась, почувствовав ее желание, я стал дрожать от возбуждения. Все закончилось, увы, быстрее, чем мне бы хотелось, но ощущения в теле остались восхитительные. Хочу ее еще и еще!

В общем, утро наступило слишком быстро.

Интерлюдия

Над горной грядой, купающейся в кудрявых облаках, сверкая отполированными гранями, когда то висела пирамида. Если бы, кто-нибудь из современников Алексея пролетая, например, на самолете, увидел бы ее, то вполне мог потом рассказать, что видел египетскую пирамиду, парящую над горой Митикас.

Наверное, древние греки знали наверняка — боги существуют. И живут они там, на Олимпе.

Те боги часто вмешивались в дела людей и если вдумчиво прочесть Мифы, то с легкостью можно ответить на вопрос — зачем.

Они играли, развлекались, соперничали и получали от людей эманации страданий и любви, без которых не смогли бы функционировать. Ведь такими их создали.

Кто создал? Однажды маленький Эрос спросил об этом Зевса. Верховный посмотрел на звезды и ответил: "Всевышний!"

Однажды бог Танат взглянул прямо в глаза Агамемнону и Троя Приама пала. Он был единственным из богов, не любящим даров. И был изгнан с Олимпа. Поздно, слишком поздно. Ушли в забвение с погребальных костров или в морскую пучину Посейдона герои — дети богов. Один лишь Эней, сын Киприды Пеннорожденной, Владычицы любви стал саженцем в новом для богов Номосе.

Там он смог укорениться, а вместе с ним и боги обрели новую силу и страсть. И теперь над Альпами или Везувием остроглазый пастух или морской разбойник могли бы рассмотреть в небесах сияющую отполированными гранями пирамиду, парящую высоко в небе.

Глава 2

— Ахилл! Где тебя носит, песий сын?

Нас разбудил властный голос сенатора. Наверное, он специально покрикивал на рабов: солнце стояло высоко, а мне сегодня предстоял путь в Этрурию.

Целуемся, заводимся, но Спуриния берет себя в руки и говорит: "Нет. Тебе нужно ехать". Сам знаю, но не понимаю причины такой спешки. Хочу спросить: "А как же медовый месяц?" — но, вспомнив, как все началось в этом мире, молчу и с искренней благодарностью обращаюсь к местным богам. Чувствую, как-то хорошо стало!

После скромного обеда опять угощали бобовым супом и сыром с оливками. Спуринний показал мне кусок тонкой кожи ягненка и прочитал письмо консулу.

" Спуринний Маркус Луциус приветствует Прастиния Апиуса Постумуса и так далее (etc).

Направляю к тебе моего сына Алексиуса Спуринна Луциуса. Прошу доверить манипулу (manipula — букв. "горсть", от manus — "рука" — основное тактическое подразделение легиона в период существования манипулярной тактики, численностью от 120 до 200 человек) в твоих легионах, дабы служил сын мой Этрурии"

Пока Спуринний опечатывал свиток и прятал его в деревянный тубус, я запоминал свое новое имя. Алексиус Спуринна Луциус — по-моему, неплохо звучит!

Сенатор торжественно вручил мне тубус и гладиус — простой меч, но с красным камнем в навершии рукояти. Наверное, это, по их меркам, был "крутой" меч. Ножны выглядели богаче: внизу и вверху золотое обрамление, да и самоцветы оружейники куда только не вставили.

Раб подвел коня без седла, только с наброшенной на спину попонной. Выхожу из состояния эйфории. От мысли о предстоящей поездке на жеребце, мутит. На его холке переметные сумы, наверное, с едой. Старый конюх помогает мне взгромоздиться на спину, бъющего от нетерпения копытом о землю, зверю. Я заволновался: "А где же Спуриния?"

Конечно же, она пришла. Поцеловала мое колено и вложила в ладонь кожаный мешочек с наличностью. Очень хотелось поцеловать жену, но все происходящее, похоже, вершилось по каким-то строгим правилам. Засунув кошелек за пояс, лихорадочно соображаю: " Как тронуться с места?"

Бью пятками в бока коня, и он срывается в галоп. Чувствую, что падаю. Молюсь: "О Боже!" Как я удержался верхом, избежав обидного падения, не знаю. Но снова произошло невероятное: мне просто очень хотелось, не опозорится и, мгновенно почувствовав уверенность, я поддал "газку". За спиной слышу одобрительные возгласы. Я как настоящий джигит несусь по дороге. Здорово!

Настроение оптимистично набирает обороты: пусть я не мог пользоваться чудесной силой, исполняющей непостижимым образом сокровенные желания, но в нужный момент вполне мог рассчитывать на Божественное вмешательство.

Жеребец трусит рысью, я ерзаю на нем, пытаясь избавиться от тупой боли в том месте, где спина теряет свое интеллигентное название и жгучей на внутренней стороне бедер. Время от времени напеваю: "Дорога, дорога, ты знаешь так много..." Вокруг виноградники и поля сменяются дубовыми и оливковыми рощами. Кое-где, то справа, то слева вижу усадьбы. Рабов, а, может, и колонов (арендаторов), трудящихся в оливковых рощах, виноградниках и наполях засеянных двузерянкой.

Прямо по курсу вижу облако пыли.