Божественное вмешательство
Шрифт:
Самое величественное здание на площади было каменным: центральная цела возвышалась над боковыми, портик поддерживали два ряда колон. Балку на колонах украшали барельефы грифонов, пегасов, сцен из жизни богов и людей. По обеим сторонам широкой улицы слева от храма стояли величественные терракотовые скульптуры в эллинском стиле. В общем, я с удовольствием побродил бы по городу. Тут есть на что посмотреть, но провожатый уж очень часто стал посматривать на меня, недоумевая тому восторгу, что по всей вероятности отразился на лице от искреннего восхищения увиденным.
Улица со
Мой провожатый крикнул караульному, что бы тот позвал центуриона (младшее офицерское звание). Не задавая вопросов, легионер поднялся по широким ступеням и скрылся в здании.
Вернулся он быстро и не один. Широкоплечий, но на коротких кривых ногах центурион недовольно пробасил:
— Какой демон притащил тебя на ночь глядя?
— Я, Алексиус Спуринна Луциус, доставил письмо от сенатора Спуринния к консулу Прастинию, — доложил, вытянувшись по стойке "смирно", мало ли, может, этот центурион и будет моим командиром.
— Я Антониус Тулий, — он, улыбаясь, прилично врезал мне по плечу ладонью. — Приятно видеть таких молодых людей, пойдем со мной. Квинтус, отведи коня на конюшни.
Квинтус кивнул, со щелчком приставив ногу к ноге, сноровисто снял со спины лошади сумки, с удивлением взглянул на помятый галльский плащ. Вручил мне вещи и ушел, уводя коня на поводу.
Немного смущаясь, я встряхнул плащ, аккуратно сложил и спрятал в сумку. Антониус, как мне показалось, взирал на эти манипуляции с имуществом одобрительно.
Центральная часть дома — несколько помещений с арочными входами, по-моему, называлась анфиладой. Мы прошли ее и вышли на террасу, освещаемую горящим в бронзовых фонарях маслом. У рукотворного водопада молодой юноша декламировал что-то героическое, два десятка мужей в туниках и тогах живописно разместились на террасе, устроившись кто в плетеных креслах, кто на деревянных ложах, приставленных к стене дома.
Антониус указал взглядом на свободные раскладные стулья с высокой спинкой, и мы тихонько присели на них. Монолог актера как раз вступил в финальную часть. Военачальник и отец отдал приказ о казни собственного сына, хоть и совершившего подвиг, но при этом нарушившего приказ: "Мораль — сказано, сделано (dictum factum)", — юноша поклонился публике и получил аплодисменты. Поаплодировал и я.
Центурион между тем подошел к человеку о возрасте которого нельзя было сказать наверняка — тому в равной степени могло оказаться и тридцать и сорок лет, — и что-то сказал ему.
Тот поднялся с ложа и направился ко мне. Я тоже встал. Рабы угощали гостей вином, на террасе стало немного шумно.
— Приветствую тебя, Алексиус. Как поживает старик Спуринний?
Мне показалось, что консул хотел обняться со мной. Он так радушно развел руки, будто приглашал упасть в его объятия, как это делают старые друзья. Я все же решил придерживаться уже доказавшей эффективность, линии поведения. Поэтому вытянувшись в струнку, доложил:
— Приветствую консула Эртурии! Сенатор Спуринний здоров и весел, чего и тебе желает. Я привез от него письмо.
Достав из сумки тубус, вручил письмо консулу. Жду. Тот скривился, словно лимон разжевал, резко сорвал печать и, приблизив развернутый свиток к огню, быстро прочитал послание.
— Ну, что же, Алексиус, наверное, тебе известно о том, что самниты перекочевали на территории сабинян и оба племени вполне мирно сосуществуют там? — Киваю, соглашаясь. — Быть войне. Вряд ли они объединились против других племен Италики. Мы готовимся к сражению и обучаем новобранцев. Завтра второй легион выходит на учения. В нем служат и гастаты (обученные легионеры) и новобранцы, но нет ни одного принципа (обученный и участвовавший в боевых операциях легионер) или триария (ветеран, обычно становившийся в третью линию). Весь день манипулы легиона будут сражаться друг с другом за окрестные холмы. Мы определим победителя и лучшего центуриона, что бы поощрить его должностью трибуна (старший офицер при командующем легионом). А ты получишь худшую манипулу в легионе. Поздравляю, центурион! — Прастиний, довольный своим решением, от души захохотал. — Антониус, проводи сына уважаемого сенатора к южным казармам.
Мало того, что о моем родстве с родом Спуринна консул упомянул с сарказмом, он тут же, не попрощавшись, встрял в разговор пьянствующих поблизости мужчин. Мне, в принципе, все равно. Славлю богов. Чувствую, кто-то дергает за сумку сзади. Оборачиваюсь — центурион Антониус Тит прячет улыбку и, пропуская меня вперед жестом руки, говорит:
– Пойдем.
Какое-то время мы шли молча. Вдруг Антониус спрашивает:
— Алексиус, не сочти мое любопытство оскорбительным, но уж очень хочу я понять, как такой молодой человек ради карьеры военного смог навеки отказаться от счастья обладать женщиной?
Пытаясь осмыслить услышанное, остановился. Но, даже разогнав свой процессор, не смог определить логических связей в его вопросе.
— И ты прости меня, Антониус, но я всю прошедшую ночь только и занимался тем, что обладал женщиной. Может, уточнишь свой вопрос?
В сумерках лица центуриона разглядеть не могу, но клянусь, я физически ощутил его растерянность и даже недоверие после моего ответа.
— Говорят, что Спуриния, дочь сенатора, не знала мужчин, потому что никто не сумел лишить ее девственности. А те, кто пробовали возлечь с ней, уже никогда не могли овладеть женщиной, поскольку мужская сила ушла от них в ее демонические глаза.
Наступил мой черед удивиться по — настоящему: "Вот чертов старик! Значит, узнав, что я типа влюблен в такую же ведьму, как и его дочь, решил устроить ее семейное счастье? Слава Богам!", — едва я мысленно восславил небожителей, как над головой зазвучал раскатистый смех.
Я посмотрел на Антониуса, тот стоял спокойно и никак не реагировал на звуки, сродни грому.
Который раз решив, что после того, как тут оказался, выучил язык и одним только страхом прибил трех галлов, не стоит ставить под сомнение Божественное покровительство. Да и избитая фраза "По воле богов" сейчас воспринимается как-то иначе, в ней появился смысл.