Божьи люди. Мои духовные встречи
Шрифт:
“Лучше умереть, а постов не нарушить!”
Конечно, о. Иоанн беспрекословно послушался мать.
Я думаю, что такой повелительный приказ могла дать одна из тысячи, а может быть, из миллионов матерей! И неудивительно, что от нее родился человек подобной силы духа. История великих святых свидетельствует нам, что у них были и великие матери: святые Василий, Григорий, Златоуст, Августин родились от славных матерей, преподобный Сергий Радонежский, св. Тихон Задонский, св. Серафим Саровский воспитаны были сильными и святыми по духу матерями. Филарет Московский, Феофан Затворник родились от благочестивых родителей. И вообще, если мы просмотрим все Четьи–Минеи (я этим однажды занимался), то увидим,
Недаром сказано в Слове Божием, что за благочестие родителей Господь благословляет их потомков до 20 рода! А наказывает за грехи их — до 3 и 4 колена (Исх. 20).
Но меня всегда удивляло в о. Иоанне другое: поразительная сила в несении невероятных трудов по пастырству. Ведь только подумать: с 3 часов утра и до 11–12 ночи он был занят. Занят с людьми. Мы сами по своему опыту знаем, как нелегко переносить людей вообще. Человек — существо тяжелое! Ибо греховное, изломанное, испорченное. Если уж Сам Господь однажды воскликнул: “…доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?”[189] — то тем более трудно нам. И мы любим хоть на некоторое время уединиться от людей, “отдохнуть” от них. Поэтому строят отдельные дома, отдельные комнаты, затворяют двери; работают в конторах, а спешат уехать домой, да и дома просят еще “не беспокоить” их.
А о. Иоанн не имел ни уединения, ни отдыха чуть не круглые сутки! Да и с кем бывал? С больными, с несчастными, со страдающими… Это особенно трудно.
В Париже мне пришлось посещать иногда дома для сумасшедших, вмещавшие до 5000 больных. В одном из них главный доктор, верующий католик, сказал мне в кабинете:
— Прошу вас: молитесь обо мне! С этими несчастными, мне кажется, я и сам начинаю сходить с ума!
Подумать лишь, какого напряжения вообще, и в особенности — молитвы, требовали люди от о. Иоанна: ведь почти все ждали чуда! Легко сказать! И в Евангелии сказано, что после исцеления кровоточивой Христос почувствовал “силу, исшедшую” из Него[190]. Вероятно, и в других чудотворцах происходит нечто подобное. Какая же нужна была громадная сила, чтобы переносить все это каждый день, месяцы, годы, почти до 80 лет! Вот что поражает больше всего в о. Иоанне.
Но Божественная благодать поддерживала его в таком беспрерывном подвиге. Служение ежедневных литургий, непрестанная сердечная молитва, призывание Божией силы во время молебнов — это укрепляло и, вероятно, обновляло его природную силу.
Кроме того, думаю, радовало его и то, что он постоянно пребывал в среде верующих, то есть среди лучших людей!
Зато какую же борьбу вел против него “ангел сатанин”! В Дневнике он постоянно пишет об этом! И неудивительно, что батюшка по временам уезжал на отдых: то на родину, то к друзьям… Даже и апостолы после проповеди нуждались в этом, и Сам Христос отводил их в уединенное от народа место.
Да и самая молитва его требовала огромной траты сил. Нам, обычным людям, служить легко; но так молиться, как он молился, — нужна сила! Или говорить проповеди: мы ровненько объясняем слушателям, точно урок в классе, а у него всякое слово горело. Однажды в Сербии старый и разумный богомолец спросил меня (по–сербски):
— Отче владыко! Что это значит? Один скажет “Бог”, и “нема ништа” (нет ничего); а другой скажет тоже “Бог”, и “огонь запалисе” (огонь загорится)?
Вот и у о. Иоанна все всегда было с “огнем”. И именно от этого были сильны и его молитвы, и действенны проповеди. Последние по содержанию своему и с ораторской точки зрения не представляли ничего чрезвычайного. Будучи преподавателем в Санкт–Петербургской академии, я однажды задал для доклада курсу тему: определить по проповеди проповедника. А автора я скрывал, конечно. На этот раз три докладчика дали, по проповеди, такой отзыв:
— Автор — священник какого-нибудь уездного городка. Ничего особенного.
Другой сказал:
— Обыкновенный проповедник. Обыкновенная проповедь.
И лишь третий сказал:
— Нет, я чувствую в авторе особого человека. Но понять его не могу.
— А ведь это — великий отец Иоанн Кронштадтский! — к общему удивлению всей аудитории, сказал я.
Тогда поднялся вопрос, почему же проповеди его так просты и обычны? Ответ был понятен: сила его слов была не в оригинальности мыслей и не в ораторском их изложении, а в силе его духа: у него слова дышали пламенем… Именно как сказал серб: один скажет “Бог” — и “нема ништа”; а другой скажет то же самое слово “Бог” — и “огонь запалисе”.
Ап. Павел тоже писал: наша сила не в убеждающих словах, а в явлении духа и силы! [191]
И о. Иоанн тратил колоссальные силы в своем служении Богу и людям. Но при всем том дожил почти до 80 лет. По словам царя Давида, — “аще в силах”, то есть при особой силе, — 80 лет может прожить человек[192]. Всему приходит конец.
Незадолго перед смертью и он заболел. Перед этим мне удалось еще дважды быть с ним. Один раз, будучи уже иеромонахом, я был приглашен сослужить ему на литургии. Он предстоятельствовал. Я стоял пред престолом с левой стороны. И как только он возгласил с обычною ему силою: “Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа”, меня, точно молния, пронзило ясное сознание, выразившееся в уме в таких словах: “Боже! Какой он духовный гигант!” И созерцая это с очевидностью, я, в размышлении, закрыл уста свои служебником. “Какой гигант”. Вдруг он протягивает ко мне левую руку, отодвигает книгу от уст, говорит властно:
— Не думай! Молись!
Вероятно, он прозрел мои тайные мысли о нем.
Последнее мое посещение было приблизительно за полгода до кончины его. Мы с сотоварищем по академии, иеромонахом Ш–м[193], посетили о. Иоанна по причине болезни моего друга. Батюшка вышел к нам уже слабеньким. Пригласивши сесть, он устало спросил нас:
— И чего вам от меня, старика, нужно?
— Батюшка, — вольно ответил я, прости меня за это, Господи! — если бы вы были простой старик, то к вам Россия не ходила бы.
— Ну, ну, — махнул он рукою, не желая спорить.
— Скажите нам что-нибудь во спасение души.
Тогда он взял в руки крест, висевший на груди моего товарища, и, смотря на него, стал молиться. Потом начал многократно и долго целовать его; прижимал его к своему лбу, опять целовал. Затем то же самое он делал с моим крестом… Все это творилось молча, несколько минут. Потом он сказал:
— Монахи, монахи! Не оглядывайтесь назад! Помните жену Лотову!
Дальше я задал ему такой вопрос:
— Батюшка! Скажите, откуда у вас такая горячая вера?
— Вера? — переспросил он и на минуту задумался.
Потом с твердой ясностью ответил:
— Я жил в Церкви!
— А что это такое — жили в Церкви? — спросил я.
— Ну, — с некоторым удивлением от моего вопроса продолжал он, — что значит жить в Церкви? Я всегда пребывал в церковной жизни… Служил литургию… Любил читать в храме богослужебные книги, минеи. Не Четьи–Минеи (Жития святых), хотя и те прекрасны! — а богослужебные минеи, стихиры, каноны… Вот! Я жил в Церкви!