Божьи люди. Мои духовные встречи
Шрифт:
Конечно, у нее самой был крутой и неуживчивый характер. Не ужилась и в другом монастыре, хотя здесь было больше физического труда и бедности. Ее сестры невзлюбили за ее тяжелый нрав.
И она зимой решила уйти из обители… И пошла… На дороге ей встретился священник монастыря.
— Ты — куда?
— Ушла из монастыря! — резко ответила она.
— Ну, смотри, в другой раз не примут!
Они разошлись в разные стороны: он шел в монастырь.
А она, пройдя еще несколько шагов, стала, что-то думая… Была, кажется,
Но потом — опять проявила она самоволие. Монастырский совет (старшие монахини) хотели удалить ее из обители. Однако ее оставили и еще… Здоровье ее было уже надорвано. Что будет дальше с нею, не знаю. Только поМню слова св. Лесгвичника:
“Иной приходит в монастырь по любви к Богу, другой — ища спасения от грехов, третий думает найти там покой. Но не знаешь, кто из них окажется впереди и угоднее Богу!” И борьба ценна.
И еще им же сказано другое слово:
“Иной живет в монастыре легко: такой уж у него характер. А другому все дается трудно — от характера его. Но я (говорит он) предпочту второго”.
А другие отцы говорят так: “В чем застану, в том тебя и судить буду”. И пословица сложилась недаром: “Конец красит дело!” Спаси ее, Господи!
Отец Петр
Вероятно, никто уж не напишет о нем жигиЯ…
Ну, хоть несколько строк останется для памяти последующим поколениям.
В Пензенской губернии был священник о. Петр. Фамилии не помню. Это был — в малом размере протоиерей о. Иоанн Кронштадтский. Знали о нем как-то и в нашей округе. Одна женщина, жена старосты с. Сергиевки, даже съездила к нему на богомолье… Видно, у нее был какой-то вопрос, что она рискнула сделать путешествие в 500–600 верст. Мать моя была и тут советницей.
Когда старостиха (так звали у нас жен старост) воротилась и рассказала моей матери о поездке, то я (вероятно, со слов матери) запомнил несколько слов о батюшке.
У дома батюшки было хотя и немного народа, но все же была толпа, искавшая видеть его.
Первою вышла к прибывшим его матушка. И иронически обратилась к ним:
— Эх вы, дуры, дуры! Ну чего вы приехали сюда?
Может быть, неверно передала это старостиха, может
быть, я неточно воспроизвожу (прошло уже лет 50–60), но эти слова врезались мне в душу до сих пор.
Потом вышел сын–семинарист с гармонией и начал наигрывать разные песни.
Но народ эти неприятные встречи ничуть не охладили:
— Ишь, враг-то, враг! Что делает? Искушение!
Старостиха сказала что-то матери моей о своей беседе с
батюшкой, которою она была вполне удовлетворена: что мне неизвестно. Мать умела молчать…
Тогда я был еще семинаристом…
После того прошло лет около 20–ти. Мне пришлось встретиться со студентом университета, В. К–м, сыном священника из этого же села. И он, как и другие, чтил о. Петра (он был, вероятно, преемником отца студента).
Вот что он рассказал мне о нем.
У батюшки была целая группа местных христиан, им воспитанных в духовной жизни. Подробностей я, к сожалению, не помню (Ах! как мы не ценили свою Русь! — повторяю теперь я часто… Святая Русь!), но вот одно и доселе осталось в памяти…
Когда эти духовные братья встречались и начинался между ними разговор, то он непременно шел о духовных вопросах. А так как вся наша духовная жизнь представляет непрерывную борьбу с нашими грехами и корнем их — диаволом, то братья — иногда вместо приветствия — спрашивали друг друга:
— Ну как он — тебя?
“Он”, то есть диавол; но братья не хотели даже произносить этого имени…
Больше ничего не помню. Жаль!
Но из одного такого вопроса ясно следует, что и матушка, и семинарист — тут не авторитетны. Они смотрели на дело по–мирскому, а батюшка знал другое.
Да уж и время подходило иное, семинария не воспитывала в нас духовного опыта. Попадались и безбожники, но очень мало.
Доказал
Я был уже ректором семинарии. Однажды иду из собора домой. Направо — Волга. Поперек в нее впадет маленькая речушка “Тьмака”: вода — грязно–желтая; где-то выше фабрики, заводы. Деревянный мостик. Догоняю старушку.
— Здравствуй, бабушка!
— Здравствуй, батюшка!
— Сколько тебе лет?
— Да уж семьдесят четыре.
— Хорошо-о.
— Да я уж и Бога просила — умереть, а Он смерти не дает.
Помолчали. Идем.
— А я хотела тебя вот о чем спросить. Онамеднись (т. е. на днях. — М. В.) я видала сон.
И она рассказала его мне.
— Бабушка! Отцы святые не велят верить снам.
Стал ей говорить, почему не велят. И привел ей случай и совет угодника Божия, известного старца Амвросия Оптин- ского.
— А вот еще есть святой (о нем написано в “Добротолю- бии”. — М. В.) Диадох: он даже говорит о “добродетели неве- рования снам”.
Кончил. Думал, что убедил, доказал старушке.
— Гм–м, — протянула она спокойно, — а я — другой сон видела!
Какой уж, не помню, оба забыл.
У меня мелькнула мысль: если бы Чехов услышал этот разговор, он, может бьть, написал бы — подобно рассказу о диаконе и записи живых и умерших — тоже рассказец; и может быть, назвал бы его: “Доказал”.
Как дети! Недаром таких любил Христос…
Христа видел
Теперь припомнил рассказ о. А. Кир–го об игумене Афонского Пантелеймонова монастыря Нифонте. Это было в Париже: отец Алексий приехал к нам в Богословский институт духовником студентов. И он рассказал следующее.