Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]

Сапковский Анджей

– Тише, панна! Прекратите шуметь!

– Даже петь нельзя, – проворчала Вероника, откладывая лютню. – Ютта! Эй, Ютта!

– Слушаю?

– Как у тебя складывалось, – Вероника понизила голос, – с тем твоим медиком?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты сама знаешь что. Оставь книги, иди сюда. Посплетничаем. Этот мой, знаешь, кузен… Ты только послушай… В первый раз… Был ноябрь, холодно, поэтому у меня под юбкой были шерстяные фемуралки. Очень тесные. А этот дурак…

Монастырь менял. Еще год тому Ютта никогда бы не предположила, что без смущения будет выслушивать красочные рассказы об интимных подробностях чужих эротических отношений. Никогда-никогда

она не думала также, что кому-нибудь и когда-нибудь расскажет об эротических деталях своих отношений с Рейневаном. А теперь знала, что расскажет. Хотела рассказать.

Монастырь менял.

– А под конец, представь себе, Ютта, этот дурачок еще спрашивает: «Тебе было хорошо?»

– О чем вы там шепчетесь? – заинтересовалась сестра Рихенза. – Вы две, благородные панночки? А?

– О сексе, – нахально ответила Вероника. – А что? Запрещено? Секс запрещен?

– Нет.

– Ах нет?

– Нет, – пожала плечами монахиня. – Святой Августин учит: Amore et act. Люби и делай что хочешь.

– Ах так?

– Ах так. Можете шептаться.

Вести из мира с трудом пробивали себе дорогу сквозь монастырские стены, но время от времени всё-таки доходили. Вскоре после святого Михаила разошлась весть о гуситском нападении на Верхние Лужицы, о десяти тысячах чехов под командованием страшного Прокопа, вызывающего ужас самим звуком своего имени. Говорили об атаке на монастырь целестинцев в Ойбине, об отраженных ценой многих жертв штурмах Будзишина и Згожельца, об осаде Житавы и Хоцебужа. Дрожащими с перепуга голосами говорили о вырезанном населении в захваченном Губине, о кровавой бойне в Камене. Слухи в сотню раз увеличивали количество сожженных городков и сел, говорили о тысячах жертв. Вероника напряженно слушала, потом жестом позвала Ютту в necessarium, место, которое они давно использовали для совещаний.

– Это может быть наш шанс, – поясняла она, усаживаясь над дыркой в доске. – Чехи могут из Лужиц вторгнуться в Саксонию. Воцарится сумятица, на дорогах появятся беженцы, всегда можно будет к кому-то присоединиться. Мы не были бы одни. Немножко удачи, и мы смогли бы добраться…

– Куда?

– К гуситам, разумеется! Твой милый, ты говорила, – важная фигура среди них. Это твой шанс, Ютта. Наш шанс.

– Во-первых, – трезво заметила Ютта, – нам известны только слухи. В июне тоже паниковали, говорили о тысячах гуситов, прущих на Житаву и Згожелец. А закончилось малозначительными волнениями на силезско-лужецком пограничье. Сейчас может быть то же самое.

– А во-вторых?

– Я видела результаты гуситских рейдов в Силезию. Наступая, гуситы убивают и жгут всё на своем пути. Если мы нарвемся на пьяную от крови чернь, то нам конец, имя Рейневана нам не поможет. Его, может, знают некоторые из капитанов, что повыше рангом, гемайны о нем не слышали.

– Значит, нам надо позаботиться о том, – Вероника встала с доски, опустила рясу, – чтобы, минуя гемайнов, попасть к капитанам. А это нам под силу. Итак, ждем развития событий, Ютта, выжидаем удобного случая. Договорились?

– Договорились. Ждем развития и выжидаем.

События, конечно же, развивались, так, во всяком случае, можно было судить по отрывкам информации и слухов, которые доходили до Кроншвица.

Вскоре после святой Люции монастырь был взбудоражен вестью об очередном нападении, о могучей гуситской армии, которая через Рудные Горы вошла в Саксонию, в долину Лабы. Вероника многозначительно посматривала на Ютту, Ютта кивала головой.

Оставалась ждать удобного случая.

А он произошел совсем скоро. Как на заказ.

В Кроншвице часто появлялись гости, часто

занимающие высокое положение в светской или в церковной иерархии. С монастырем доминиканок в Тюрингии считались, также считались с голосом и мнением аббатисы, которая происходила из знатного рода. Во время пребывания там Ютты монастырь посетила собственной персоной Анна фон Шварцбург-Сондерсхаузен, супруга ландграфа. Посещал Кроншвиц архиепископский викарий из Майнца, схоластик из Наумбурга, аббат бенедиктинцев из Босау и разные странствующие прелаты из различных, иногда очень дальних епархий. Правилом, и, в сущности, заслугой аббатисы было то, что каждый из гостей выступал с проповедью или с лекцией для монашек. Темы лекций были самые разнообразные: транссубстанциация, спасение, житие святых и отцов Церкви, экзегеза Писания, ереси и ошибки, дьявол и его поступки, антихрист. По большому счету тема была не столь важной, важным было развеять скуку. Кроме того, некоторые из докладчиков были очень интересны и неописуемо мужественны, поэтому надолго давали монашкам поводы для вздохов и мечтаний.

В этот день, девятнадцатого декабря 1429 года, в понедельник после последней недели рождественского поста, ad meridiem [1069] , когда зимнее солнце красиво разукрасило витраж с мучениями святого Бонифация, перед собравшимися в капитульном зале монашками и девчатами появились четыре особы. Достойная Констанция фон Плауэн, аббатиса конвента. Питер фон Хаугвиц, исповедник монастыря, колегиатский каноник из Жичи. Пожилой, высокий, аскетично худой, священник, но по-светски одетый в вамс из венецианской парчи. И младший, возраста Рейневана, светловолосый мужчина в форме университетского преподавателя, с симпатичным лицом, горящими глазами и волнистыми, как у женщины, волосами.

1069

до полудня (лат.).

– Дорогие сестры, – сказала Констация фон Плауэн, в радужном свете витража выглядевшая, как королева. – Сегодня нас удостоил своим визитом преподобный Освальд фон Лангенройт, каноник из Майнца, приближенный доброго пастыря нашего архиепископства, достопочтенного Конрада фон Дауна. По моей просьбе каноник прочитает нам наставления. Эти наставления, отмечу, касаются некоторых светских вещей, поэтому предназначены главным образом паннам, пребывающим здесь временно, а также тем sorores [1070] и конверсам, которые не выдержат и вернутся в свет. Но и нам, посвятившим себя и давшим обет, я думаю, эти знания не помешают. Ибо знания никогда не помеха и никогда их не бывает слишком много. Аминь.

1070

сестры (лат.).

Каноник Осваль фон Лангенройт вышел вперед.

– Мы несовершенны, – начал он, эффектно заломив руки после такой же эффектной паузы. – Мы слабы! Подвержены искушениям. Все, независимо от возраста, ума и пола. Однако же заметьте, сестры, что женщины больше, во стократ больше подвержены искушениям. Ибо если Творец мужчину сделал несовершенным, то женщину сделал самым несовершенным существом среди животных. Одарив ее способностью давать жизнь, сделал ее добычей похоти и сластолюбия. Отдал ее на страдания. Ибо, как говорит Альберт Великий, сластолюбие и похоть суть болезни подобны, кем овладеют, тот страдает…