Божьим промыслом. Стремена и шпоры

Конофальский Борис

У генерала и полковника был ещё целый ворох бумаг и тем для разговора, но дежурный ротмистр с ворот нашёл их и доложил:

— Господин генерал, там местные к вам.

— Кто ещё? — немного недовольно спросил он.

Сержант пожал плечами:

— Какие-то важные, а с ними офицер и три стражника.

Роха многозначительно поглядел на своего командира: уж не по ночному ли делу? Но Волков не стал ему ничего объяснять, а лишь сказал сержанту: «Проведи их в дежурную комнату» и сам направился туда.

Он принял горожан

в дежурном помещении, предварительно выгнав оттуда Ёгана Ройберга. Их было семеро: три городских чиновника, судя по всему, не последних, с ними офицер и три стражника. Волков принимал их сидя и никому не предложил сесть. Вперёд вышел горожанин в неплохой шубе и дорогом бархатном берете и представился необременительным поклоном:

— Первый секретарь суда вольного города Фёренбурга Гёндвиг.

— Первый помощник городского прокурора Вальциг, — поклонился ещё один из пришедших.

— Генерал фон Рабенбург, — коротко ответил Волков. — Чем обязан вашему визиту, господа?

— Сегодня поутру на улице Черепичной было найдено тело человека. Ему размозжили голову.

— Да примет Господь его душу, — Волков перекрестился.

Пришедшие тоже крестились. Все, кроме секретаря, так как он продолжал:

— Возможно, убийство происходило в проулке Двух колодцев, так как там было ночью шумно, кто-то очень долго звал стражу и просил помощи, а люди, которые там живут, говорят, что ночью в проулке было несколько людей верхом.

— Это очень интересно, — Волков смотрел на секретаря пристально. — Но почему вы пришли с этим ко мне?

— Потому что наша стража передвигается по городу пешком, совсем немногие люди ездят по улицам ночью на лошадях, — заметил помощник прокурора Вальциг.

— И что из этого следует? — поинтересовался барон.

— Что следует? — секретарь суда даже удивился такому непониманию.

— Да, что вы хотите этим сказать? — всё ещё не понимал генерал.

Тогда Вальциг и Гёндвиг переглянулись, и помощник прокурора решился:

— Мы подозреваем, что к этому досадному случаю могут быть причастны ваши люди. Ваши солдаты.

Тут Волков улыбнулся им самой обворожительной улыбкой, на какую только был способен, а потом произнёс:

— Это исключено, господа.

— Исключено? — секретарь суда снова взглянул на своего спутника, всем своим видом показывая: ну я же тебе говорил, что он будет запираться?

— Почему же вы исключаете такую возможность? — с улыбочкой уточнил помощник прокурора.

— Потому что из-за спеси и злости горожан, во избежание свар, я запретил своим солдатам покидать казармы. И тем более ездить по городу верхом. К тому же ещё и ночью. Так что…, — он помолчал и добавил: — Я могу позвать вам офицера, дежурившего ночью, и спросить у него, выпускал ли он со двора конных.

Но, судя по всему, этот довод не возымел эффекта на горожан, так как секретарь улыбнулся ему в ответ и сказал:

— Может,

вы и не дозволяете своим людям выходить со двора, но у нас есть показания врача Бернарда Мейнера, который сообщил нам, что нынче ночью его приглашали в ваши казармы к одному из ваших людей для обработки резаной раны, — секретарь суда, говоря это, улыбался, чувствуя, что загнал оппонента в угол.

«Ишь ты какие проворные сволочи эти местные судейские, вон как кинулись навоз ворошить, — думал генерал. — Значит, не ошибся фон Флюген, признав подлеца, значит, правильно мы его угомонили. Их был человечек, их».

Впрочем, он был спокоен. Довод про врача ни о чём не говорил. Может, это солдаты поспорили, и один другого полоснул невзначай. Но вот что было неприятно, так это то, что и к коню вызывали горожанина. Если и про это судейские знают… Тут уже не скажешь, что в склоке ещё и коня случайно задели.

— Да, дежурный офицер говорил мне, что этой ночью вызывали в расположение врача, — отвечал барон. — И, по-вашему, этого достаточно, чтобы подозревать моего человека в убийстве какого-то бродяги.

— Для того мы сюда и были присланы, чтобы во всём разобраться, — с улыбочкой продолжал секретарь суда.

— Кстати, а кто был этот убитый?

— Кто был убитый? — Гёндвиг даже растерялся немного от такого, казалось бы, простого вопроса.

— Ну да. Может, это был какой-то известный мастер или почтенный член какой-нибудь влиятельной гильдии, — развивал мысль Волков. — Мне просто интересно, отчего вы, господа, взялись за дело так рьяно. Только утро, а вы уже всё прознали — и про кавалеристов на ночных улицах, и про врача. Уж не городской ли сенатор был убит этой ночью?

И тогда заговорил помощник прокурора Вальциг, заговорил он важно и с пафосом:

— Всякий горожанин или гость города, хоть сенатор или копатель канав, имеет в городе нашем равную защиту от всяческих посягательств, — он был, судя по всему, очень горд этой своей фразой и добавил с ещё большим пафосом, чем прежде: — Таковы законы нашего города.

Даже подбородок задрал от гордости.

— Сие похвально, — покивал ему генерал. И тут же произнёс: — Вот только мои солдаты к этому убийству не имеют никакого отношения. Они сдержанны и дисциплинированы. И офицеры за ними присматривают. Так что люди мои к сему прискорбному происшествию непричастны. В том вас заверяю.

Впрочем, он, говоря это, был уверен, что этими его заверениями горожане не удовлетворятся. И оказался прав. Снова слово взял секретарь суда.

— Мы не смеем сомневаться в вашем заверении, раз вы так говорите, господин генерал, то вы уверены в своих словах, вот только…

— Что? — поинтересовался Волков.

— Вот только вы можете и не ведать, что происходит в ваших бараках ночью, — приведя этот довод, Гёндвиг снова расцвёл; наверное, сам себе секретарь казался виртуозом логики.