Божий Дом
Шрифт:
Когда я вновь взглянул на него, он уже умер. Процентов восемьдесят его крови покрывали меня и постельное белье.
Я держал его голову у себя на коленях, пока его пораженная кровь вытекала, отказываясь свертываться, из его сердца и мозга, кишечника и кожи, и всех частей тела, откуда она не должна была вытекать, включая его воспаленный анус. Я обнимал его, пока кровь не прекратила течь. Я положил его обратно, накрыл окровавленными простынями и всхлипнул. Это был первый умерший любимый мной пациент. Я пошел к посту медсестер. Я сел и почему-то вспомнил о шизофреничке, одной из «Девушек Зигфилда», [119] которая была
119
Популярная в 20-х–30-х годах нью-йоркская женская труппа, выступавшая во многих театрах. Через труппу прошло много известных актрис. Последняя из участниц умерла в 2010 в возрасте 106 лет.
— Доктор Сандерс умер, — сказал я, увидев Джо на следующий день.
— Ужасно. Ты получил разрешение на вскрытие?
Я представил, как я хватаю маленькое совершенство за тонкие плечи и трясу, пока ее мозг не расплющится о кости черепа, и она не забьется в судорогах. Я представлял, как ударю ее коленом в живот, пока ее яичники не превратятся в кашу, а потом выкину из окна шестого этажа, чтобы она превратилась в разбросанные по асфальту части тела, которые соберут и превратят в пакет с человеческим мессивом, которое отпрепарируют Гипер-Хупер и его израильтянка из патологии. Но Джо была в своем роде несчастной, и, сквозь зубы, я проговорил:
— Нет.
— Почему нет?
— Я не хотел.
— Это не причина.
— Я не хотел, чтобы его тело разрезали на куски в морге.
— Я не понимаю, что ты несешь.
— Я слишком был к нему привязан, чтобы допустить это.
— Этот разговор недопустим в современной медицине.
— Тогда не слушай, — сказал я, начиная терять контроль.
— Вскрытие крайне важно, — сказала Джо. — Это главное в науке врачевания. Я сама позвоню его семье.
— Не смей! — закричал я. — Я тебя прибью.
— Как ты думаешь мы достигли таких великолепных результатов в излечении тех, кто нам верит?
— Это все ерунда. Никого мы не излечиваем.
— Ты сбрендил?! Это отделение, мое отделение ставится в пример всему Божьему Дому, как наиболее эффективное и наиболее успешное. Мы лучше всех в ведении тяжелых пациентов и размещении остальных. Мое отделение легендарно. Черт тебя подери, — закончила Джо, сжав челюсти. — Мне нужно это вскрытие. [120]
120
Кстати, эту сцену засунули в сериал «Скорая помощь», добавив пафоса и убрав нецензурщину.
— Джо, иди на хуй.
— Мне придется сообщить об этом Рыбе и Легго. Я не дам сентиментам нарушить работу отделения. Мое отделение — легенда.
— Ты хочешь знать, почему? Хочешь об этом услышать?
— Конечно, хочу, хотя, я и так знаю!
И я рассказал. Я рассказал, как мы с Чаком, после проверки на Анне О. стали фанатиками бездействия и лгали Джо, фальсифицировав результаты всех исследований и ЛАТАЯ истории болезни. Я рассказал, как с незначительными изменениями, мы проделали то же самое с умирающими, давая им возможность умирать без боли, сумасшествия и страданий, предоставляемых им современной медициной. И, напоследок, я рассказал ей о размещении.
— Размещение происходило потому, что Социальные службы любят меня и восхищаются моей работой, — нервно сказала Джо.
— Джо, тебя все ненавидят и единственная причина, по которой мы сплавили наших гомеров, в том, что Рант и я трахаем Розали Коэн и Сельму соответственно. Не говоря уже о чистом белье.
— А с этим-то что?
— Чак трахает Хэйзел из постелеуборщиков.
— Я тебе не верю. Никто не сделал бы такого со мной!
— Любой бы сделал, если бы мог, но у нас, твоих тернов, идеальная ситуация.
— Ты думаешь, что ты выше остальных? Лучше остальных? Ты считаешь, что вскрытия не для тебя? Ты боишься грязной стороны медицины?
— Нет, мэм, — сказал я.
— Значит ты не боишься грязной стороны медицины, — проговорил Легго, стараясь не смотреть мне в глаза.
— Нет, сэр. Насколько я знаю, нет.
Закутанный в свой халат, со стетоскопом, как обычно исчезающим Бог знает где, он смотрел в окно, вертя в руках распечатку моего резюме. Он казался одиноким. Наверное, так выглядел Никсон. Я стоял в его кабинете. Дипломы были развешаны по всем стенам. [121] Я был загипнотизирован моделью мочеполовой системы, наполненной разноцветной жидкостью, текущей, благодаря электромотору, пузырящейся красной мочой. Я думал только о несчастном докторе Сандерсе, из которого выжали всю кровь и который лежал в морге, пустой и мертвый.
121
Милая привычка американских врачей увешивать стены дипломами и сертификатами, начинающимися чуть не с окончания детского сада.
— Знаешь, — сказал Легго, показывая мне резюме, — ты очень хорошо тут выглядишь. Когда я подтвердил, что принимаю тебя в интернатуру, я был счастлив. Я думал о тебе, как о лидере среди интернов и резидентов, и даже, возможно, как о шеф-резиденте.
— Да, сэр, я понимаю.
— Ты никогда не служил в армии?
— Нет, сэр.
— Я догадался, потому что ты обращаешься ко мне «сэр». Это военное обращение. Ты не знал?
— Не понимаю.
— Люди, служившие в армии, никогда не обратятся ко мне «сэр».
— Почему нет?
— Я не знаю. А ты?
— Я тоже нет, но вам это обрашение подходит.
— Очень странно. Я бы ожидал обратного, не так ли?
— Почему?
— Я не знаю. А ты?
— Нет. Это очень странно. Сэр.
— Да. Это очень странно…
Он опять отвернулся к окну, а я задумался о нем: его жизнь началась с обета не быть таким же бесчувственным, как его собственный отец, но вот, как и Джо, Легго стал жертвой собственного успеха, пролизал путь наверх и стал холодным настолько, что его сын вынужден ходить к психиатру и в тоске мечтать заменить своего ледяного отца его теплым отцом, своим дедушкой. Легго истратил жизнь в надежде на этот электрифицированный момент прогибания гнусной болезни перед гением медицины. Он жил ради этого электричества и этих апплодисментов, которых он так и не получил от отца. Он превратился в своеобразный Генератор Ван Дер Графа Божьего Дома, думая, что именно таким его любят интерны.
— Ты знаешь, Рой, в городской больнице интерны любили меня. И во всех прежних, ты понимаешь, во всех прежних больницах, меня любили. У нас были общие радости, но здесь, в Доме…
— Сэр?
— Ты знаешь, почему они меня не любят?
— Возможно, дело в вашем отношении к терапии, особенно в отношении гомеров.
— К чему?
— Хронически больным, слабоумным инвалидам, очень старым пациентам из богаделен. Ваш подход, сдается мне, «чем больше делаешь, тем лучше им становится».