Божий Дом
Шрифт:
— Вшей?
— Ага. Ползающие вши. Медсестры отказываются за ней ухаживать.
— Хорошо, — сказал Толстяк, — нет проблем. Чтобы ее СПИХНУТЬ нам надо найти либо рак, либо аллергию. Делайте тесты кожи: туберкулез, стрептококк, летающее говно, яичная лапша, все на свете. Один положительный результат объясняет лимфоузлы, что значит СПИХ обратно на пол ее комнаты. [164]
— Поцель, ее Частник, говорит, что не позволит ей вернуться обратно. Он требует, чтобы мы ее разместили.
164
Бред.
— Отлично, — сказал Толстяк, — я позвоню Сельме. Следующий? Сэм Левин?
— Кстати, — добавил Эдди, — я забыл сказать Поцелю про вшей. Он как раз ее сейчас осматривает.
Ползучий заговор!
— Сэму восемьдесят два, слабоумная развалина, живет в одиночестве в приюте, полиция арестовала его за бродяжничество. Когда копы спросили о его месте жительства, он ответил: «Иерусалим», — и сделал вид, что потерял сознание, так что они СПИХНУЛИ его нам. Тяжелый диабет. При этом он всем известный извращенец. Основная жалоба: «Я — голоден.»
— Конечно, голоден, — сказал Толстяк, — диабет сжирает всю его энергию. Вши и извращенцы. Куда катятся евреи?!
— К Черному Ворону, — сказал Хупер.
— Город инсулина, — сказал Толстяк. — Нелегкий будет СПИХ. Следующий?
— Должен предупредить, — продолжал Эдди, — Сэм Левин поедает все. Следи за своей жратвой, Толстяк.
Толстяк поспешно поднялся и запер свой шкафчик, в котором хранил запас еды, включающий пару батонов еврейской колбасы.
— Следующая — Быстрая Тина, «женщина в такси», — сказал Эдди. — Личная пациентка Легго. — При этих словах, мы опять услышали крики таксиста, требующего оплаты, и Толстяк СПИХНУЛ его в ПОМОЩЬ. Матерясь, тот ушел, но вошла Бонни и обратилась к Эдди:
— Бутылка с внутривенным твоей пациентки, Тины Такерман, закончилась. Что ты хочешь повесить следующим?
— Тину! [165]
— Это неподобающе! Теперь по поводу вшей: это не наше дело от них избавляться. Это — работа интернов. [166]
165
Игра слов. Растворы с внутривенным обычно висят, вливаясь с указанной скоростью.
166
Чушь. Бонни — классическая Медсестра из Ада. Та, что считает, что знает лучше всех, что надо пациенту, проверяет среди ночи не нужно ли пациенту чего, постоянно заседает во всех комитетах по улучшению качества ведения пациентов и непрерывно шлет кляузы. Таких немало.
— Дерьмо, — сказал Эдди, — это работа медсестер. Тем более у них уже есть вши.
— Что?! Прекрасно! Я звоню своему начальнику! А по поводу вшей, я звоню в ПОМОЩЬ! У нас проблемы со взаимопониманием. До встречи!
— В любом случае, — продолжал Эдди, — Вот она, Тина, и я подумал: «Ага, деменция. Отправлюсь-ка я прямо за диагнозом.» Так что я сделал ей спинномозговую пункцию.
— Первым делом?! Ты хоть обсудил это с Легго?
— Не-а.
— Личная пациентка Легго прибывает в такси из Олбани, а ты начинаешь с болезненного вмешательства. Зачем?
— Зачем?! Ситуация была: я или она. Вот зачем.
— Но она была не против, не так ли? — поинтересовался Толстяк.
— О, она была против. Она вопила, как тысяча демонов. А в три утра я услышал, как кто-то напевал: «Ромашка, Ромашка, дай мне отвеееет….»
— Ромашка, Ромашка… — промурлыкал Толстяк, глядя из окна на строительные леса, паутиной оплетающие строящееся крыло Зока. — Не может же быть, чтобы Легго был здесь в это время? Зачем бы ему? Я хочу сказать, что у нас пока нет крыла Такерманов, а? [167]
167
Если в больнице говорят, что все пациенты равны, не верьте. Очень многие пациенты существенно равнее прочих.
— Тина была в ярости и ударила меня по носу так, что зазвенело в ушах и слезы потекли из глаз. Так что я решил, что ей нужна большая линия в яремной вене для измерения Центрального Венозного Давления, ЦВД.
— Ты ведь не поставил линию для ЦВД, ведь, как ты знаешь, Легго их ненавидит? Они обходились без этого в прошлом, и он все равно ни черта в них не понимает.
— Нет, не поставил.
— Отлично, Эдди, отлично, — просветлел Толстяк.
— Но, видит Бог, я пытался, а пока я пытался, в палату зашел Легго и спросил: «Все в порядке, моя дорогая?» и Тина завопила: «Ничего не в порядке! У меня огромная игла в шее!» и Легго сказал мне: «Мы обходились без них в мое время. Прекрати это и зайди завтра с утра в мой кабинет.» И Тина вновь отказалась от диализа.
— Эдди, — тихо сказал Толстяк, — не делай того, что ты делаешь. Поверь мне, не стоит злить этих ребят. Расслабься, проще расслабиться, понимаешь? Это тяжелый случай: единственное лечение ее слабоумия — диализ, но она слишком слабоумна, чтобы на него согласиться. Очень тяжелый СПИХ.
— Как насчет того, чтобы вложить ей в руку ручку и нацарапать ее имя, — спросил Хупер. — Я так делаю со своими гомерами, когда нужно подписать разрешение на вскрытие.
— Что?! Прекрати этим заниматься! Это незаконно! — заорал Толстяк.
— Не дрейфь, — сказал Эдди, — когда Тина сообразит, что ночью, когда я дежурю, она в моей власти, она подпишет, Толстяк, все подпишет!
Тем же утром мы сидели у поста медсестер, Толстяк углубился в свой «Уолл Стрит Джорнал», а мы с Хупером глазели на работу отделения. Мы до сих пор хихикали над Лайонелом из ПОМОЩИ, который был вызван медсестрой, проверил номера палат и, решительно одернув пуловер и поправив челку, вошел в комнату Королевы Вшей, кишащую паразитами. Эдди отправился в кабинет Легго, и мы за него волновались, но успокоились, увидев Легго, идущего с ним по коридору с рукой на плече у Эдди. Пока мы ждали Рыбу для очередного обхода, Толстяк схватил Эдди, затащил нас всех в дежурку, запер дверь и сказал:
— Так, Эдди, у тебя серьезные неприятности.
— Ты что? Мы отлично поболтали. «Полегче с Тиной» — все, что он сказал. Он даже обнял меня, когда мы шли по коридору.
— Именно, — сказал Толстяк, — эта рука. Ты когда-нибудь приглядывался к анатомическим подробностям этой руки? Пальцы, как у древесной лягушки с присосками на концах. Арахнодактилия, как у паука. Двойные суставы в фалангах, локтях и запястьях. Когда Легго кого-то обнимает — это означает конец многообещающей карьеры. Последний, кого он так обнял, был Взрывоопасный Даблер, и знаешь, куда он пошел на специализацию?