Божий Дом
Шрифт:
У 789 был тяжелый день. Увязнув в лабиринте тестов, назначенных Частником Оливии О., Малышом Отто, который не стал нужнее в Стокгольме, Сэм был расстроен отсутствием прогресса в диагностике горбов. Осмотрев свое первое за день поступление, Сэм с резидентом из радиологии нашли образование на рентгене легких. Когда он рассказал мне историю пациента, я охладил его пыл ЗАКОНОМ ДОМА: «КОГДА РЕЗИДЕНТ ИЗ РАДИОЛОГИИ И СТУДЕНТ ВИДЯТ ОБРАЗОВАНИЕ НА РЕНТГЕНЕ ЛЕГКИХ, НИКАКОГО ОБРАЗОВАНИЯ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ». Сэм продолжал настаивать, но образование оказалось браслетом лаборанта, попавшем в кадр, что окончательно добило беднягу. Я пытался его подбодрить, но это не помогло, и я сдался. Я не буду ничего делать для кого бы то ни было этой ночью.
— Сэм, — сказал я, свешиваясь с верхней полки, — я собираюсь спать. Я хочу, чтобы ты переоделся сейчас, а не пришел среди ночи, стучась, и разбудил
Полуприкрыв глаза, я смотрел, как бородатый студент переодевается, обнажив прыщавый и уже оплывший торс. Вдруг он остановился. Я спросил в чем дело. После долгого раздумия, так ему свойственного, он спросил:
— Доктор Баш, мне осталось работы на несколько часов, а вы уже закончили и собираетесь спать. Почему так получается, что я остаюсь без сна всю ночь?
— Очень просто. Ты же математик, правильно? Смотри, я получаю фиксированную зарплату независимо от количества часов, что я не сплю. Ты платишь фиксированную плату за обучение ЛМИ независимо от количества часов, что ты не спишь. Соответственно, чем больше я сплю, тем выше моя почасовая оплата и чем меньше спишь ты, тем меньше твоя плата за обучение.
После паузы Сэм сказал:
— То есть, вам платят за то, что вы спите, а я плачу за то, чтобы не спать?
— Именно. Выключи свет, когда будешь уходить, приятель. Да, запомни, Нэйт Зок не пациент для студентов. Если ты заговоришь с ним, даже поздороваешься, умрешь. Спокойной ночи.
Я слышал корявую походку и чувствовал озадаченный взгляд гения математики. Свет выключился, и я уснул.
Что-то изменилось на следующее утро. Началась небольшая эпидемия. Никогда в истории Божьего Дома не случалось ничего подобного. Начавшись, как небольшой ручеек, затем поток, эпидемия распространялась и превратилась в реку, стремящуюся к морю. Неожиданно пятеро тернов оказались заражены мыслями о психоанализе. Мы начали ЛАТАТЬ себя для СПИХА в психиатрическую резидентуру в начале июля.
Все вместе мы начали изучать Фрейда. Мы преследовали доктора Фрэнка, который был вначале обрадован интересом Эдди к психиатрии в Доме, но, когда к нему обратилось еще четверо, побежал с новостями к Легго. Мы требовали консультации психиатра для наших пациентов и посещали обходы психиатров, выделяясь нашими грязными халатами на фоне ухоженных психиатров и демонстрируя свое невежество короткими вопросами о потере, чувстве вины и ярости. Во время конференции, посвященной странному случаю аутоиммунной болезни, Хупер начал психоаналитическую дискуссию, основанную на «Желании Смерти» Фрейда. Эдди, все еще соревнующийся с Хупером за пресловутого «Черного Ворона», настолько увлекся идеями Фрейда об анальном садизме, что у него развился лицевой тик. Чак увлекся пассивно-агрессивными типами личности и обнаружил патологическую близость к своей матери в то время, когда отец читал ковбойские романы на работе. Он прибежал с новостями:
— Старик, это потрясающе, я не гей, но все в моем анализе указывает на то, что я пидор.
Рант, конечно же, погрузился глубже всех в учение того, кого Толстяк назвал «Венский умник», и у него появились навязчивые мысли на тему того, что Энджел вытворяет с его лицом. Он сказал:
— Кажется со мной что-то не так.
Я продолжал заниматься самоанализом, валяясь на верхней полке в дежурке, составляя свой психологический портрет.
Наконец наступил день, названный «поговори с Легго о будущей карьере». Легго слышал об эпидемии, но не придал ей значения. У него не было сомнений в нашем будущем — год резидентуры в Доме. До первого июля оставалось меньше месяца и надо было заполнять расписание ночных дежурств, так что Легго несколько удивился, услышав, что Рант, Хупер и Эдди по очереди заявили:
— Сэр, я думаю начать резидентуру в психиатрии.
— Психиатрия?
— Да, с первого июля.
— Но это невозможно! Вы согласились оставаться в резидентуре на год. Я рассчитываю на вас, моих парней.
— Да, но видите ли, это важно. Многое произошло и многое предстоит осмыслить, и это не может ждать.
— Но ваш контракт гласит…
— У нас нет контракта, помните?
Легго не помнил, что администрация не подписала с нами контракт, так как контракт бы не дал им возможность обращаться с нами, как с дерьмом. [211] Он спросил:
211
Ничего подобного. Мой подписанный контракт предполагает оплату из расчета сорока часов в неделю, когда я работаю от шестидесяти до восьмидесяти. Все, что написано в контракте, можно пересмотреть в одностороннем порядке. Не с моей стороны. Администрация изменила мое расписание к худшему уже три раза за три года, настаивая, через местного Легго, что им кажется, что мы могли бы работать побольше.
— Нет контракта?
— Нет, вы сказали, что он нам не нужен.
— Я сказал… Гхм… — пробормотал Легго, глядя в окно. — Как же так? Всем нужен контракт. Всем!
Когда Чак упомянул психиатрию, Легго взорвался: «КАК?! ТЫ ТОЖЕ?!»
— Без дураков, шеф. Этой стране нужен высококлассный черный психиатр.
— Да, но… но ты настолько хорош в терапии. Из нищеты сельского Юга, ведь твой отец уборщик, в Обер…
— Точно, точно. И представьте, сегодня я был в амбулатории и эта тетка разозлилась на меня и бросила в меня учебник, ударив меня по уху, но вместо того, чтобы дать ей в глаз, я сказал: «Да, мэм, возможно вы на что-то разозлены, а?» И тогда я стал думать о психиатрии. Я встречаюсь с доктором Фрэнком завтра и собираюсь подвергнуться анализу.
— Но ты не можешь начать с Июля. Мне нужны мальчики, вроде тебя. [212]
— Мальчики? Вы сказали мальчики?
— Ну я… я имел в виду…
— Вы хотите, чтобы я отправил к вам Роя?
— Баш? Гхм. Ты не в курсе его будущих планов?
— В курсе.
— Психиатрия?
— Точно.
— Что ж, ты можешь не отправлять ко мне Роя.
И я так и не встретился с ним. Хотя Бэрри и объяснила, что Легго был покорежен системой, я был слишком зол, чтобы отказаться от сравнения его с Никсоном, прижатого, как и Никсон Сирикой и Верховным Судом по поводу стертых записей. Это был сам Легго, стоявший вместе с Ст. Клэром [213] на борту яхты «Секвойя» [214] и слушающий гимн, по окончании которого он злобно сказал: «Тебе плятят копейки, но вот то, ради чего это имеет смысл.» [215] Бэрри была права, это было нелепо. Но эти нелепые люди обладали властью, и Легго начал на нас давить, требуя, чтобы мы остались. Сначала через Рыбу, затем обвинениями, а потом прямыми угрозами Легго предупредил нас, что уход в июле «может серьезно повредить вашим будущим карьерным планам.» Но мы стояли твердо. Легго начал злобствовать еще сильнее. Беззащитные и не обладающие властью, мы становились злее. Июль приближался, все попытки Легго отомстить провалились, и он начал паниковать.
212
Легго говорит «Boys» и Чак расово оскорбляется.
213
Адвокат, представлявший Никсона во время Уотергейтского процесса
214
Президентское судно, припаркованное на Потомаке, где Никсон вроде как принял решение об отставке. Продано частному владельцу Джимми Картером в 1977.
215
Никсон очень любил яхту. Это фраза вошла в историю и учебники корпоративного менеджмента.
Никто не знал, что он может сделать. [216]
25
И он созвал нас на экстренный обед в Местной Забегаловке.
Утром того дня первым, кого я встретил, войдя в дом, был Говард, спокойный Говард, любитель «Социальной медицины», последний из интернов, кто проходил через Город Гомеров. Он стоял напротив лифта, под его ногами были рассыпаны АйБиЭмовские карточки, его прическа растрепана. Он прикусывал черенок своей трубки и стучал в пинал двери лифта с воплем: «СПУСКАЙСЯ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ, СПУСКАЙСЯ!»
216
Сейчас существует специальная комиссия, которая должна защищать резидентов от произвола начальства, которое комиссии боится. Правда, получив нагоняй из комиссии по жалобе кого-то из резидентов, начальство пытается найти жалующегося, а не пытается измениться к лучшему. Если жалуется множество резидентов, начальство может прогнуться, продолжая думать, как бы отомстить.