Шрифт:
Филип Фармер
Божий промысел
перевод В. Серебрякова
Впервые за всю историю морскую пехоту США расстреляли из водяных пистолетиков.
Экран моргнул. Сцену сменила другая, но перед глазами у меня продолжало стоять увиденное.
В небе висело вздутое жаркое солнце, совершенно несуразное в штате Иллинойс зимой, и освещение для телескопических камер было превосходным. Полк морских пехотинцев в полном обмундировании, с автоматами и винтовками, позорно отступал перед толпой совершенно голых мужчин и женщин. Нудисты, смеясь и кувыркаясь, поливали вояк из игрушечных кольтов и бластеров. Тонкие струйки воды изящными арками взлетали над дулами винтовок и расплескивались по лицам.
И тогда закаленные ветераны бросали оружие и пускались наутек. Или стояли с глупым видом, слизывая капельки с губ.
Голые победители брали побежденных за руки и уводили в тыл своего
Почему морпех не стрелял? Очень просто. Патроны не взрывались.
Огнеметы, гранатометы, безоткатные орудия? А дрыном не пробовали?
Экран потух, зажегся свет. Майор Алиса Льюис опустила указку.
– Есть вопросы, господа? Нет? Мистер Темпер, может, вы поведаете нам, почему вы рассчитываете на успех там, где другие столько раз терпели провал? Мистер Темпер, господа, изложит вам голые факты.
Я поднялся с места. Лицо мое пылало, ладони стали липкими. Мне бы следовало посмеяться вместе с остальными над пакостным намеком майора в отношении полного отсутствия волос на моей голове, но почти четверть века не убила во мне стыд перед глянцем моего черепа.
Мне было двадцать лет, когда неизвестная докторам лихорадка едва не отправила меня на тот свет. Встал я с койки стриженой овцой, да таким и остался. Больше того, к парикам у меня стойкая аллергия. Так что у меня была причина для стеснения, когда прелестная майор Льюис решила проехаться по адресу моей сияющей макушки.
Я медленно направился к столу, за которым стояла эта дерзкая и, черт бы ее подрал, прехорошенькая девица. Приблизившись, я заметил, что сжимающая указку рука заметно дрожит, но решил не обращать внимания на этот явный признак гнева.
В нашей миссии мы вынуждены будем работать вместе, и ни она, ни я ничего не можем с этим поделать. Кроме того, у нее тоже имелся повод нервничать. Деньки были тяжелые - особенно для военных.
Я обвел взглядом комнату - одни большие шишки, армейские или гражданские. За окном виднелись заснеженные улицы Гейлсберга (штат Иллинойс), озаренные предзакатным солнцем. Прохожие буднично торопились по своим делам, словно не видя ничего необычного в том, что пятьдесят тысяч солдат стоят лагерем между городком и долиной реки Иллинойс, где среди невероятно роскошной растительности бродят весьма странные твари.
Я постоял немного, сражаясь с волной страха, накатывающей на меня всякий раз перед публичными выступлениями.
В такие мгновения по совершенно необъяснимым причинам моя верхняя челюсть начинает отплясывать чечетку.
"Г-господин п-полицейский, тут м-мертвая лошадь на улице Г-г-г-г..." Вы меня поняли. Даже если ты описываешь страдания азербайджанских сирот, слушатели ухмыляются, прикрывая рты, а ты выставляешь себя идиотом.
Я все еще никак не мог справиться со своими нервами, когда майор снова заговорила, слегка кривя губы - следует признаться, очень красивые, но это легкое движение нисколько не делало их привлекательнее.
– Мистер Темпер уверен, что располагает ключом к решению нашей проблемы. Не исключено, что так оно и есть. Однако должна предупредить, что в его рассказе сочетаются такие не связанные между собой и неправдоподобные события, как бегство быка со скотного двора, пьяные выходки университетского профессора с репутацией убежденного трезвенника, не говоря уже об исчезновении в тот же вечер вышеуказанного профессора античной литературы и двух его студентов.
Я подождал, пока стихнет смех, а потом заговорил, не упоминая об еще двух невероятных, но связанных между собой фактах, известных только мне - о бутылке, которую я приобрел в одной ирландской таверне и отослал профессору два года назад, и о произведенном с армейского аэростата фотоснимке города Наспин, на котором запечатлена огромная статуя быка из красного кирпича прямо посреди футбольного поля Трэйбеллского университета.
– Господа, - начал я, - прежде чем я перейду к своему рассказу, позвольте объяснить вам, почему Управление пищевых и лекарственных продуктов посылает агента-одиночку в район, где до сих пор не смогла добиться успеха объединенная мощь армии, военно-воздушных сил, береговой охраны и морской пехоты.
Лица слушателей расцвели розами.
– УПЛП по необходимости принимает участие в Наспинском деле. Как вам уже известно, река Иллинойс, от Чилликота до Хаваны, течет пивом. .
Никто не смеялся. Этот факт давно уже перестал забавлять присутствующих. Что же касается меня, то мне отвратительны любые алкогольные напитки или наркотики. У меня на то имеются свои причины.
– Мне следовало бы высказаться несколько иначе. Воды Иллинойса сильно пахнут хмелем. Но те из наших добровольцев, которые попробовали воду из реки там, где запах начинает слабеть, реагируют иначе, чем на обычные алкогольные напитки. Они сообщают об эйфории с полным исчезновением самоконтроля, которая сохраняется и после того, как алкоголь в крови окисляется. Это средство действует не как успокоительное средство, а как стимулятор. Похмелье отсутствует. Более всего озадачивает тот факт, что наши ученые не в состоянии обнаружить в этой воде никаких неизвестных веществ. Все это, однако, вам известно, как и причина причастности УПЛП. Я был выбран для этой миссии не только потому, что родился и вырос в Наспине, но и потому, что мое начальство - включая президента Соединенных Штатов - осталось весьма впечатлено моими предположениями в отношении личности человека, ответственного за эту невероятную сумятицу. Кроме того, - добавил я, не без злости косясь на майора Льюис, - они полагают, что коль уж я первым додумался до внушения агенту рефлекторного отвращения к речной воде, то таким агентом и должен стать именно я. После того как руководство УПЛП уяснило ситуацию, дело поручили мне. Поскольку в окрестностях Наспина уже исчезло немало федеральных агентов, я решил произвести рекогносцировку за пределами этой территории. Я отправился в Библиотеку Конгресса и начал просматривать старые подшивки наспинских "Морнинг Стар" и "Ивнинг Джорнэл", двигаясь в прошлое, с того дня, когда библиотека перестала получать эти газеты. И только в номерах за 13 января позапрошлого года я наткнулся на нечто существенное.
Я замолчал, стараясь определить, какое впечатление на этих тупоголовых произвела моя речь. Никакого. Полный ноль. Но я продолжил. У меня еще оставался туз в рукаве. Вернее, если быть точным, обезьяна в клетке.
– Господа, в номерах за 13 января среди других событий упоминалось исчезновение накануне вечером доктора Босвелла Дурхама из Трэйбеллского университета вместе с двумя студентами, слушателями обзорного курса классической литературы. Сообщения эти довольно противоречивы, но сходятся в следующем. Где-то днем 12 января один из студентов, Эндрю Поливиносел, весьма пренебрежительно отозвался об античной литературе. Доктор Дурхам, известный своими мягкостью и терпением, обозвал Поливиносела ослом. Поливиносел, футболист огромного роста, поднялся и изъявил намерение выкинуть профессора в окно. Однако, если верить свидетелям, робкий, худосочный и немолодой Дурхам взял спортсмена за руку и буквально вышвырнул в коридор. После этого Пегги Рурк, весьма симпатичная студенточка и девушка Поливиносела, начала уговаривать его не нападать на профессора. Однако отговаривать спортсмена особой нужды не было. Совершенно ошеломленный, он позволил мисс Рурк увести себя. Студенты группы утверждали, что трения между профессором и Поливиноселом уже возникали, причем студент вел себя не лучшим образом. Теперь у профессора появилась отличная возможность вышвырнуть Поливиносела и из университета, несмотря на то что тот участвовал в национальном студенческом чемпионате. Профессор, однако, ничего не сообщил декану мужского отделения. Слышали, как он ворчал себе под нос, что Поливиносел - настоящий осел и что это абсолютно очевидно. Одному из студентов будто бы показалось, что от профессора несет спиртным, но он решил, что ему померещилось, поскольку всему университету с незапамятных времен известно, что профессор не притрагивается даже к кока-коле. Похоже, немалую роль в этом сыграла его жена, горячая поборница трезвости, современная последовательница Фрэнсиса Уилларда [Американский общественный деятель, пропагандист трезвого образа жизни. (Здесь и далее примеч. пер.)] Все это может показаться не относящимся к делу, но я заверяю вас, господа, что это не так. Обратите внимание на показания еще двух студентов. Оба клянутся, что видели горлышко бутылки, торчавшей из кармана висевшего в кабинете пальто профессора. Бутылка была откупоренной. И хотя на улице было морозно, оба окна в кабинете профессора, известного неприязнью к холоду, были распахнуты настежь. Видимо, для того, чтобы от бутылки не так пахло.
После ссоры доктор Дурхам предложил Пегги Рурк пройти к нему в кабинет. Часом позже студентка выскочила оттуда заплаканная и красная. Своей соседке по комнате она рассказала, что профессор вел себя, как безумец. Он признался, что полюбил ее в тот день, когда она вошла в его аудиторию. Затем он заявил, что был стар и некрасив и не мог просить ее бежать с ним, но теперь, когда все переменилось, желает именно этого.
Она, в свою очередь, сказала, что профессор всегда ей нравился, но у нее не было даже и мысли о любви, после чего Дурхам торжественно пообещал -ей, что в этот самый вечер станет совсем другим человеком и она сочтет его неотразимым.